время старался стонать как можно громче, чтобы Гендон услышал его стоны, но с 
горечью убеждался, что либо эти звуки не доходят до его слуха, либо не 
производят на него никакого впечатления. Последние слова Гендона подействовали 
на короля, как свежий ветер полей на умирающего! Он опять застонал, напрягая 
все силы.

— Шум? — сказал отшельник. — Я слышу только шум ветра.

— Может, это ветер. Да, конечно ветер. Я все время слышу слабый шум… Вот опять! 
Нет, это не ветер! Какой странный звук! Пойдем посмотрим, что это такое!

Радость короля стала почти невыносимой. Его утомленные легкие работали из всех 
сил, но все было напрасно: туго стянутые челюсти и овечья шкура не пропускали 
звука. Вдруг его охватило отчаяние: он услышал, как отшельник сказал:

— Ах, это доносится снаружи. Наверно, вон из тех кустов. Пойдем, я провожу тебя.


Король слышал, как они вышли, разговаривая; слышал, как шаги их быстро замерли 
вдали, — и он остался один, среди страшного, зловещего безмолвия.

Прошла, кажется, целая вечность, прежде чем шаги и голоса раздались снова; на 
этот раз до короля донесся новый звук — стук копыт. Он услышал, как Гендон 
сказал:

— Дольше я не стану дожидаться. Не могу. Он, наверное, заблудился в этом густом 
лесу. В какую сторону он пошел? Укажи мне дорогу, живо!

— Вот сюда… Но погоди… Я пойду с тобой и буду указывать тебе путь.

— Спасибо… спасибо! Право, ты лучше, чем кажешься с первого взгляда. Не думаю, 
чтобы нашелся другой архангел с таким добрым сердцем… Может быть, ты хочешь 
ехать верхом? Так возьми осла, которого я приготовил для моего мальчугана… Или, 
может быть, ты предпочтешь обхватить своими святыми ногами этого злополучного 
мула, которого я купил для себя? Меня здорово надули! Этот мул не стоит и 
месячного процента на медный фартинг, отданный в долг безработному лудильщику.

— Нет, садись сам на мула, а ослика веди за собою! Я больше доверяю собственным 
ногам, — я пойду пешком.

— Тогда подержи, пожалуйста, эту малую тварь, пока я с опасностью для жизни и 
со слабой надеждой на успех попытаюсь вскарабкаться на большую.

После этого послышались понукания, крики, свист бича, удары кулаками, 
отборнейшая громоподобная брань, наконец горькие упреки, которым мул, 
по-видимому, внял, так как военные действия прекратились.

С невыразимым горем слушал связанный маленький король, как замирали вдали шаги 
и голоса. Теперь он утратил всякую надежду на освобождение, и мрачное отчаяние 
овладело его сердцем. «Моего единственного друга увели обманом отсюда, — 
говорил он себе. — Старик вернется и…»

Он задохнулся и так неистово заметался на постели, что сбросил прикрывавшую его 
овечью шкуру.

И вдруг услышал звук отворившейся двери! При этом звуке холод пронизал его до 
костей: ему казалось, что он чувствует нож у своего горла. В смертельном страхе 
закрыл он глаза, в смертельном страхе открыл их снова — перед ним стояли Джон 
Кенти и Гуго!

Если бы у него рот не был завязан, он бы сказал: «Слава богу!»

Минуту спустя руки и ноги короля были свободны, и похитители, схватив его под 
руки с двух сторон, что было духу потащили в глубь леса.



ГЛАВА XXII

ЖЕРТВА ВЕРОЛОМСТВА

Опять начались скитания короля Фу-фу Первого в обществе бродяг и отщепенцев; 
опять пришлось ему выносить наглые издевательства и тупоумные шутки, а порой — 
за спиною у атамана — и злые проделки Джона Кенти и Гуго. Кроме Кенти и Гуго, у 
него не было настоящих врагов; иные даже любили его; и все восторгались его 
смелостью, его бойким умом. В течение двух-трех дней Гуго, под присмотр 
которому был отдан король, исподтишка делал все что мог, чтобы отравить 
мальчику жизнь; а ночью, во время обычных оргий, забавлял всю ораву, досаждая 
ему всякими мелкими пакостями, — всегда будто случайно. Два раза он наступил 
королю на ногу, — тоже случайно, — и король, как подобало его королевскому сану,