кажете, дон Жуан, если я распрощаюсь с вами сегодня вечером? 
      Дон Жуан был явно огорчен. 
      -- Почему вдруг такая спешка? Разве мы не договорились, что я доставлю 
вас на Сен-Мартен? 
      -- Да, конечно. Но, подумав хорошенько, я вспомнил, что корабли редко 
заходят в эту гавань, и когда-то еще мне удастся найти там судно, которое идет 
в Кюрасао, в то время как на Мартинике... 
      -- Нет, нет, -- капризным тоном прервал его хозяин. -- Вы прекрасно 
можете сойти на берег и на Мари-Галанте, куда я должен зайти по делам, или, 
если хотите, на Гваделупе, что, мне кажется, даже лучше. Но, клянусь, раньше 
этого я вас не отпущу никуда. 
      Капитан Блад перестал набивать трубку душистым табаком из стоявшего на 
столе сосуда. 
      -- У вас есть дела на Мари-Галанте? -- Он был так удивлен, что на секунду 
отвлекся от основной темы разговора. -- Что может связывать вас с французами в 
такое время, как сейчас? 
      Дон Жуан загадочно улыбнулся. 
      -- Дела военные, друг мой. Я же командир военного корабля. 
      -- Так вы собираетесь напасть на Мари-Галанте? 
      Испанец ответил не сразу. Пальцы его мягко перебирали струны гитары. 
Полные яркие губы все еще улыбались, но в этой улыбке промелькнуло что-то 
зловещее, а темные глаза блеснули. 
      -- Гарнизоном Бассетерре командует некая скотина, по фамилии Кулевэн. У 
меня с ним свои счеты. Вот уже год, как я собираюсь разделаться с этим 
господином, и теперь день расплаты близок. Война открыла передо мной эту 
возможность. Одним ударом я устрою свои дела и сослужу службу Испании. 
      Питер Блад молча раскурил трубку. Использовать большой военный корабль, 
для того чтобы напасть на такое незначительное поселение, как Мари-Галанте, с 
его точки зрения, это была совсем плохая услуга Испании. Но он не выдал своих 
мыслей и не стал настаивать, чтобы его высадили на Мартинике. 
      -- Я еще никогда не был на борту судна во время военных действий -- это 
расширит мой кругозор. Думаю, что запомню это надолго... Если, конечно, пушки 
Бассетерре не пустят нас ко дну. 
      Дон Жуан рассмеялся. При всей своей распущенности он вместе с тем, 
по-видимому, не был трусом, и предстоящее сражение его не пугало. Мысль о нем 
скорее даже вдохновляла испанца. Он пришел в отличнейшее расположение духа, 
когда к заходу солнца ветер наконец посвежел и корабль прибавил ходу. В этот 
вечер в капитанской каюте "Эстремадуры" царило шумное веселье, то и дело 
раздавались взрывы хохота, и было выпито немало хмельного испанского вина. 
      Капитан Блад пришел к заключению, что велика должна быть задолженность 
французского управителя Мари-Галанте дону Жуану, если предстоящее сведение 
счетов вызывает такое бурное ликование испанца. Личные же симпатии Блада 
оставались на стороне французских поселенцев -- ведь им уготовано было одно из 
тех чудовищных нападений, коими так прославились испанцы, возбудив к себе 
заслуженную ненависть в Новом Свете. Но он был бессилен пальцем пошевельнуть в 
их защиту, бессилен даже поднять голос; он вынужден был принимать участие в 
этом дикарском веселье по поводу предстоящей резни, вынужден был поднимать тост 
за то, чтобы все французы вообще и полковник де Кулевэн в частности провалились 
в тартарары. 
      Утром, выйдя на палубу, капитан Блад увидел милях в десяти -- двенадцати 
по левому борту длинную береговую линию острова Доминика, а впереди на 
горизонте неясно выступали из туманной дымки очертания серого массива, и он 
догадался, что это гора, возвышающаяся в центре круглого острова МариГаланте. 
Значит, ночью, миновав Доминику, они вышли из Карибского моря в Атлантический 
океан. 
      Дон Жуан в отличном настроении -- ночное бражничание, по-видимому, 
нисколько его не утомило -- присоединился к Бладу на корме и сообщил ему все то,
 что Блад уже знал сам, хотя, разумеется, и не подавал виду. 
      Часа два они продолжали держаться прежнего курса, идя прямо по ветру с 
укороченными парусами. Милях в десяти от острова, который теперь уже зеленой 
стеной вырастал из бирюзового моря, отрывистые слова команды и пронзительные 
свистки боцмана привели в действие матросов. Над палубами "Эстремадуры" 
натянули сети для падающих во время сражения обломков рангоута, с пушек сняли 
чехлы, подтащили к ним ящики с ядрами и ведра с водой. 
      Прислонясь к резным поручням на корме, капитан Блад с интересом наблюдал, 
как мушкетеры в кирасах и шлемах выстраиваются на шкафуте, а стоявший рядом с 
ним дон Жуан тем временем все продолжал разъяснять ему значение происходящего, 
не подозревая, что оно понятно его собеседнику лучше, чем кому-либо другому. 
      Когда пробило восемь склянок, они спустились в каюту обедать. Дон Жуан 
теперь, перед приближающимся сражением, был уже не столь шумен. Лицо его слегка 
побледнело, движения тонких, изящных рук стали беспокойны, в бархатистых глазах 
появился лихорадочный блеск. Он ел мало и торопливо, много и жадно пил и еще 
сидел за столом, когда несший вахту офицер, плотный коренастый юноша по фамилии 
Верагуас, появился в каюте и сообщил, что капитану пора принимать команду. 
      Дон Жуан встал. Негр Абсолом помог ему надеть кирасу и шлем, и он 
поднялся на палубу. Капитан Блад последовал за ним, не обращая внимания на 
предостережение испанца, советовавшего ему не выходить на палубу без доспехов. 
      Галион находился уже в трех милях от порта Бассетерре. Корабль не выкинул 
флага, не желая по вполне понятным причинам лишний раз оповещать о своей 
национальности, которую, впрочем, и без того нетрудно было установить по линиям 
его корпуса и оснастке. На расстоянии мили дон Жуан уже мог обозреть в 
подзорную трубу всю гавань и заявил, что не обнаружил там ни единого военного 
корабля. Значит, в предстоящем поединке им придется иметь дело с одним только 
форт