понимать 
меня? 
      -- И пьяный... и трезвый... я всегда тебя понимаю. 
      -- Тогда слушай. -- И Волверстон передал ему придуманную им басню об 
обстоятельствах, связанных с пребыванием Питера Блада в Порт-Ройяле. 
      Капитан с трудом заставил себя слушать его историю. 
      -- А мне все равно, что ты выдумал, -- сказал он Волверстону, когда тот 
закончил. -- Спасибо тебе, старый волк... спасибо, старина... Все это... 
неважно. Чего ты беспокоишься? Я уже не пират и никогда им не буду! Кончено! -- 
Он ударил кулаком по столу, а глаза его яростно блеснули. 
      -- Я приду к тебе опять, и мы с тобой потолкуем, когда у тебя в башке 
останется поменьше рома, -- поднимаясь, сказал Волверстон. -- Пока же запомни 
твердо мой рассказ о тебе и не вздумай опровергать мои слова. Не хватало еще, 
чтобы меня обозвали брехуном! Все они, и даже те, кто отплыл со мной из 
Порт-Ройяла, верят мне, понимаешь? Я заставил их поверить. А если они узнают, 
что ты действительно согласился принять королевский патент и решил пойти по 
пути Моргана, то... 
      -- Они устроят мне преисподнюю, -- сказал капитан, -- и это как раз то, 
чего я стою! 
      -- Ну, я вижу, ты совсем раскис, -- проворчал Волверстон. -- Завтра мы 
поговорим опять. 
      Этот разговор состоялся, но толку из него почти не вышло. С таким же 
результатом они разговаривали несколько раз в течение всего периода дождей, 
начавшихся в ночь после возвращения Волверстона. Старый волк сообразил, что 
капитан болеет вовсе не от рома. Ром был только следствием, но не причиной. 
Сердце Блада разъедала язва, и Волверстон хорошо знал природу этой язвы. Он 
проклинал все юбки на свете и ждал, чтобы болезнь прошла, как проходит все в 
нашем мире. 
      Но болезнь оказалась затяжной. Если Блад не играл в кости или не 
пьянствовал в тавернах Тортуги в такой компании, которой еще недавно избегал, 
как чумы, то сидел в одиночестве у себя в каюте на "Арабелле". Его друзья из 
губернаторского дома всячески пытались развлечь его. Особенно огорчена была 
мадемуазель д'Ожерон. Она почти ежедневно Приглашала его к ним в дом, но Блад 
очень редко принимал ее приглашение. 
      Позднее, по мере приближения конца дождливого сезона, к нему стали 
обращаться его капитаны с проектами различных выгодных набегов на испанские 
поселения. Но ко всем предложениям он относился равнодушно. Вначале это 
вызывало недоумение, а когда установилась хорошая погода, недоумение перешло в 
раздражение. 
      В один из солнечных дней в каюту Блада вломился Кристиан -- командир 
"Клото" -- и с бранью потребовал, чтобы ему сказали, что он должен делать. 
      -- Знаешь что, пошел ты к черту, -- равнодушно ответил Блад, даже не 
выслушав его. 
      Взбешенный Кристиан ушел. А утром следующего дня его корабль снялся с 
якоря и ушел. Так был показан пример дезертирства, и вскоре от повторения этого 
примера не могли удержать своих корсаров даже преданные Бладу капитаны других 
кораблей. Но они не осмеливались пускаться в крупные операции, ограничиваясь 
мелкими налетами на одиночные суда. 
      Иногда Блад задавал себе вопрос, зачем он вернулся на остров Тортуга. 
Непрестанно думая об Арабелле, назвавшей его вором и пиратом, он поклялся себе, 
что корсарством заниматься больше не будет. Зачем же тогда он торчит здесь? И 
на этот вопрос он отвечал себе другим вопросом: ну, а куда же он может уехать? 
      У всех на глазах Блад терял интерес и вкус к жизни. Раньше он одевался 
почти щегольски и очень заботился о своей внешности, а сейчас на его щеках и 
подбородке, прежде всегда чисто выбритых, торчала черная щетина. Энергичное и 
загорелое лицо приняло нездоровый, желтоватый оттенок, а недавно еще живые 
синие глаза потускнели и стали безжизненными. 
      Только Волверстон, который знал о подлинных причинах этого печального 
перерождения Блада, рискнул однажды -- и только однажды -- поговорить с Бладом 
откровенно. 
      -- Будет ли когда-нибудь этому конец, Питер? -- проворчал старый верзила. 
-- Долго ли ты еще будешь пьянствовать из-за этой хорошенькой дуры из 
Порт-Ройяла? Ведь она же не обращает на тебя никакого внимания! Гром и молния! 
Да если тебе нужна эта девчонка, так почему ты, чума тебя задави, не 
отправишься туда и не возьмешь ее? 
      Блад исподлобья взглянул на Волверстона, и в тускло-синих глазах его 
блеснул огонек... Но Волверстон, не обращая на это внимания, продолжал: 
      -- Ей-богу, можно волочиться за девушкой, если из этого выйдет какой-то 
толк. Но я лучше сдохну, чем стану отравлять себя ромом из-за какой-то юбки. 
Это не в моем духе. Почему тебе не напасть на ПортРойял, если другие дела тебя 
не интересуют? Ты, конечно, можешь сказать, что это английский город и тому 
подобное. Но в этом городе распоряжается Бишоп, и среди наших ребят найдется 
немало головорезов, которые согласятся пойти с тобой хоть в ад, лишь бы 
схватить этого мерзавца за глотку. Я уверен в успехе этого предприятия. Нам 
нужно только дождаться дня, когда из Порт-Ройяла уйдет ямайская эскадра. В 
городе найдется немало добра, чтобы вознаградить наших молодцов, а ты получишь 
свою девчонку. Хочешь, я выясню настроение, поговорю с нашими людьми... 
      Блад подскочил, глаза его сверкнули" а побелевшее лицо исказила судорога: 

      -- Если ты сейчас же не уберешься вон, то, клянусь небом, отсюда унесут 
твои кости! Как ты смеешь, паршивый пес, являться ко мне с такими 
предложениями? -- И, разразившись ужаснейшими проклятиями, он вскочил на ноги, 
потрясая кулаками. 
      Волверстон, придя в ужас от этой ярости, не успел больше сказать ни слова 
и выбежал из каюты. А капитан Блад остался наедине с самим собой и со своими 
мыслями. 
      Но однажды в ясное солнечное утро на "Арабеллу"