сейчас же сообразил, что Верный Глаз что-то задумал, и поспешил повиноваться 
его указаниям. Менять выражение лица мне не пришлось: оно было достаточно 
негодующим, пока я подозревал стрелка в измене. Поэтому, продолжая сохранять 
тот же вид, я только закрыл глаза, зная, что пули только поцарапали мои ноги.
– Отлично! – по-прежнему громко и злобно закричал янки. – Теперь постарайтесь 
немного опустить правый локоть, чтобы мне легче было попасть в ремень. Они, 
кажется, связали вас одним куском ремня, и, если его где-нибудь перебить пулей, 
вы легко сможете освободиться. За холмом с той стороны всего один краснокожий. 
Ваша лошадь там. Бегите к ней, прыгайте в седло и неситесь отсюда во всю прыть. 
Готовы?
Проговорив это, Верный Глаз сделал шаг вперед и приготовился стрелять. План его 
был ясен. Я действительно был привязан к кресту одним куском тонкого ремня из 
сыромятной кожи. Такие путы легко было сбросить, перерезав их всего в одном 
месте. Лошадь моя, вероятно, действительно находилась за холмом, потому что 
впереди ее теперь нигде не было видно. Бросившись сразу в ту сторону, я мог 
добежать до нее раньше, чем меня перехватят индейцы. А в таком случае спасение, 
конечно, было возможно!



Глава LXV. МЕТКИЙ ВЫСТРЕЛ

Как ни трудна была задача, стоявшая перед Верным Глазом, я не сомневался, что 
он с ней справится. Янки славился своим искусством, и говорили, что он никогда 
не даст промаха. Я сам не раз видел, как он сбивал птицу на лету.
Искусство Верного Глаза давало мне надежду, что задуманный им план удастся, и 
потому, повинуясь его просьбе, я сделал рукой резкое движение книзу. Оно 
выглядело, как проявление ярости, вызванной речью мнимого изменника, – по 
крайней мере, так его восприняло большинство окружавших янки индейцев. Его 
слова, произнесенные по-английски, были им непонятны, но жесты почему-то 
вызвали подозрения Кровавой Руки.
– О чем это желтоволосый говорит с пленником? – спросил он по-испански. – Пусть 
будет поосторожнее, а то мы и его сделаем мишенью для воинов арапахо.
Верный Глаз ответил на ломаном испанском языке – он недаром участвовал в 
мексиканской кампании:
– Великий вождь, я сказал, что собираюсь посчитаться с ним. Черт его возьми! 
Когда я служил в армии, он был моим начальником и однажды приказал меня 
выпороть. Теперь я рад, что могу отомстить, – вот что я ему говорил.
– Ак! – проворчал дикарь, видимо, удовлетворенный этим объяснением.
– Ну, капитан, приготовьтесь! – свирепо заорал Верный Глаз, снова прикладывая 
ружье к плечу. – Не бойтесь, я вас не задену. Ремень хорошо виден, а пуля у 
меня большая. Уж как-нибудь она его перебьет! Сейчас попробуем.
Высокий светловолосый человек с ружьем у плеча, направленное на меня дуло, 
мгновенная вспышка и удар по кресту – все эти восприятия и ощущения были почти 
одновременными. Повернув голову и изо всех сил скосив глаза, я сумел 
рассмотреть результат выстрела. Ремень был почти полностью перебит как раз в 
том месте, где он огибал край доски. Я мог разорвать его, приподняв локоть, но, 
ожидая появления индейца, предусмотрительно остался неподвижным. Через минуту 
оскалившийся в улыбке краснокожий оказался передо мной, и, найдя на кресте след 
пули, указал на него стоявшим внизу. Я с трепетом ждал, что он заподозрит 
неладное, и вздохнул с облегчением, когда шуршание и скрежет камней, 
раздавшиеся позади, известили меня, что художник снова скрылся за скалой. В это 
время толпа индейцев уже окружила Верного Глаза, который в чем-то убеждал вождя,
 объясняя ему причину своей неудачи. Я не стал ждать конца их разговора и, 
резко дернув рукой, услышал звук лопнувшего ремня и увидел его повисшие концы. 
Следующим движением я освободил правую руку и размотал обвивавшие меня петли с 
такой поспешностью, словно вырывался из колец змеи. Никто из индейцев этого не 
заметил; все они смотрели на Верного Глаза, о чем-то сердито с ним споря. 
Только когда я, оторвавшись от креста, прыгнул в сторону, послышались возгласы 
удивления, а за ними дикий, продолжительный вопль. Поворачиваясь, чтобы бежать 
прочь, я мельком оглянулся на индейцев и заметил, что они все еще не двинулись 
с места, словно окаменев от изумления.
Нельзя было терять ни минуты и, перебежав площадку, я спрыгнул вниз по другую 
сторону холма. Там, в шести футах ниже вершины, был небольшой уступ, на котором 
я увидел художника – он сидел на краю спиной ко мне. Индеец понял, что 
случилось, только когда я, соскочив вниз, оказался рядом с ним. Услышав перед 
этим крики с противоположной стороны холма, он, видимо, хотел встать, но не 
успел. Я видел, что он безоружен, но, боясь, как бы он не задержал меня, с 
силой толкнул его ногой в плечо, и он мгновенно сорвался с уступа. Тело его 
покатилось с камня на камень, ударяясь о скалы, и скрылось под корявыми ветвями 
можжевельника. Я огромными прыжками помчался вниз по отлогой тропе. Вблизи от 
нее стоял мой конь вместе с лошадью Уингроува и нашими мулами. Сторож уже 
кинулся навстречу, чтобы перехватить меня, и на бегу старался прицелиться из 
ружья. Избежать столкновения с ним было невозможно, так как он находился между 
мной и лошадьми. Не обращая внимания на ружье, я бросился прямо к нему. Когда 
между нами осталось не больше пяти шагов, он остановился и спустил курок, но 
ружье дало осечку. Не дав ему опустить его, я схватился за ствол, отчаянным 
усилием вырвал оружие из рук противника и замахнулся, чтобы ударить его по 
голове, но он поднял кверху руки, отражая удар. Тогда я ударил его прикладом в 
живот, и он рухнул как подстреленный.