Местность обладала редким своеобразием и прелестью. Особенно бросался в глаза 
обрывистый холм, поднимавшийся как раз посредине долины. Ошибиться было нельзя. 
Перед нами высился Одинокий холм – это была долина Уэрфано, равнина, 
ограниченная с двух сторон отвесными скалами. Ширина ее достигает пяти-шести 
миль, но примерно в десяти милях от того места, где мы стояли, стены скал 
сближаются и как будто совсем смыкаются. Но это только кажется. На самом деле 
за холмом лежит другой каньон. Сама долина очаровательна. Ее ровная, как 
бильярдный стол, поверхность сплошь поросла ярко-изумрудной травой. Это 
однообразие нарушается купами тополей, листва которых чуть темнее, и зарослями 
еще более темного ломоноса, шиповника и ивняка. Кажется, что эти рощицы 
распланированы умелым садовником, а красота светлых вод Уэрфано превосходит 
любые искусственные каскады.
Холм, возвышающийся среди равнины почти на двести футов, кажется постройкой 
каких-то сказочных великанов. Это огромная пирамида, сложенная из гранитных 
глыб, черных, как уголь, вследствие примеси железной руды. Склоны ее на две 
трети поросли темно-зелеными кедрами, а над ними громоздятся голые скалы, 
переходящие в усеченную вершину. Вокруг всего подножия холма лежат огромные 
камни, скатившиеся вниз под натиском дождя и ветра.
Это единственная возвышенность на равнине. Только виднеющиеся вдали утесы могут 
сравниться с ней по высоте. Но в этом их единственное сходство, так как утесы 
сложены из песчаника, а Одинокий холм – из гранита. Таким образом, даже с 
геологической точки зрения он стоит особняком от окружающего мира и вдвойне 
заслуживает свое название.
Достойна этой картины и ее рама: красный песчаник утесов и темная зелень 
можжевельника на их вершинах. Вдали можно различить более строгие очертания 
большого горного хребта, увенчанного двойной вершиной Вато-йа, и над всем этим 
господствует уходящий в небо Пайкс-Пик. Все эти вершины, сверкающие под 
полуденным солнцем, и темно-синее небо над ними образуют панораму, по 
торжественному величию не знающую себе равной на земле.
Мы, пожалуй, долго любовались бы ею, если бы наше внимание не отвлекло 
маленькое белое пятно в дальнем конце долины. Вокруг него виднелись какие-то 
темные фигуры. Мы догадались: белое пятно – это парусиновый верх фургона, а 
темные фигуры возле него – люди. Вероятно, это был фургон, замыкавший караван, 
так как других не было видно. Мы решили, что они уже скрылись в следующем 
каньоне. Мы не стали разглядывать, движется ли этот фургон или стоит на месте. 
Караван был виден – и мы думали только о том, чтобы скорее догнать его.
Позвав своих спутников, мы снова сели на лошадей и выехали в долину, не 
соблюдая больше никакой осторожности, уверенные, что часа через два нагоним 
караван и что около него индейцы не посмеют на нас напасть. Мы решили ехать 
прямо к фургону, нигде больше не останавливаясь.
Впрочем, оказалось, что одна остановка необходима. Я ведь обещал своим бывшим 
солдатам снабдить их гражданской одеждой, прежде чем они встретятся с конвоем. 
Мы решили заняться этим переодеванием у подножия холма, который находился как 
раз на нашем пути. Меня радовало, что фургон был по-прежнему виден, то ли не 
успев доехать до ущелья, то ли остановившись для какой-нибудь починки. Пока 
Уингроув доставал из мешков одежду, я соскочил с лошади и взобрался на холм. 
Сделать это было нетрудно, потому что, как ни странно, через вершину Одинокого 
холма проложена тропа. Мне показалось удивительным, что на ней не было обломков 
гранита, покрывавших склоны в других местах. По ее сторонам громоздились 
огромные скалы. Вершина холма представляла собой площадку длиной в сорок футов 
и шириной в двадцать, прорезанную в нескольких местах трещинами. Добраться до 
нее можно было только по тропе. Каменные осыпи и заросли можжевельника делали 
крутые склоны совершенно неприступными. У меня не было времени размышлять о 
своеобразии этого холма. Добравшись до вершины, я навел на долину мою подзорную 
трубу и тут же чуть не выронил ее из рук при виде представившейся мне картины. 
Весь фургон вплоть до колес был ясно виден, так же как и темные фигуры вокруг 
него. Из них одни были верхом, другие пешие, а несколько человек лежали 
неподвижно, распростертые на траве. Кто были последние, я догадался не сразу, 
но остальных узнал с первого взгляда. Бронзовая кожа обнаженных до пояса тел, 
длинные волосы, украшения из перьев и развевающаяся одежда – все это могло 
означать только одно: фургон был окружен индейцами. Но кто же лежит на земле? 
Неужели его владельцы? Моя страшная догадка тотчас же подтвердилась. Я увидел, 
что один из трупов, лежащий головой в мою сторону, оскальпирован.



Глава LII. ПОСТРОЙКА УКРЕПЛЕНИЯ

Я смотрел в трубу значительно меньше времени, чем требуется, чтобы рассказать 
об этом. Едва я понял, что передо мной индейцы, как поспешно спрыгнул со скалы 
и спрятался за нею. Теперь из-за камня виднелась лишь моя голова и подзорная 
труба, направленная на долину.
Я продолжал наблюдение. Остальные убитые тоже были белые и, по-видимому, тоже 
оскальпированы.
Картина говорила сама за себя.
Остановленный фургон с выпряженными лошадьми, из которых две, убитые, лежали 
под дышлом, толпа индейцев вокруг, трупы на земле, ящики и тюки, разбросанные 
по траве, – все это указывало на то, что здесь недавно произошла горячая 
схватка.
Теперь мне стало ясно, что мы действительно слышали залпы, когда ехали вверх по