своей лошадке! Она сидит, как настоящий команч, честное слово!
Это восклицание вырвалось у старого траппера при виде дочери полковника, у 
которой не хватило терпения ждать, пока ее лошадка будет окончательно укрощена 
и выезжена. Она, вскочив в седло, кругами носилась по прерии между блокгаузом и 
бывшим местом лагеря, легко и грациозно сидя на лошади, которая, к удивлению, 
прекрасно ее слушалась. Это происходило, может быть, отчасти потому, что 
Теннесси, как и все уроженки южных штатов, начала ездить верхом с самого 
раннего детства.
Луизиана, у которой пример Теннесси тоже вызывал желание покататься, в это 
время еще только садилась на лошадь, которую держал под уздцы Эдуард Торнлей.
Красавица лошадь вся еще дрожала после перенесенной ею пытки укрощения при 
помощи хакимо.
Хакимо – это тонкий ремень, который мертвой петлей надевают на морду лошади 
повыше ноздрей, затем его пропускают в рот и обматывают нижнюю челюсть. В 
Мексике этот способ употребляют все охотники при укрощении диких лошадей, и 
даже самые упрямые и непокорные мустанги очень скоро становятся смирными и 
послушными.
Полковник Магоффин хотя и не привел с собой ни одной верховой лошади, 
предусмотрительно захватил с собою седла, уздечки и вообще все необходимое для 
верховой езды, так как знал, что техасские прерии славятся своими мустангами, 
которые бегают здесь целыми табунами.
Луизиана с помощью Торнлея ловко вскочила на лошадь; молодой человек снял петлю 
хакимо, и крапчатая, сделав громадный прыжок, стрелой полетела по прерии.
Крапчатая, как и пойманная вместе с ней кофейная лошадь, была укрощена, так 
сказать, только наполовину, как укрощают в Техасе девять мустангов из десяти. 
Сначала лошадь душат при помощи лассо, затем надевают седло, и укротитель с 
громадными, чуть не вполфута длиной шпорами, которыми он до крови пропарывает 
бока лошади, до изнеможения скачет на ней по необъятной прерии. После этого 
пойманный мустанг считается уже укрощенным…
Луизиана Дюпрэ ездила верхом почти так же хорошо, как и ее кузина Теннесси, и 
крапчатая, как ни бесновалась, скоро почувствовала, что всякая дальнейшая 
борьба бесполезна, и покорилась юной наезднице.
Верховая езда вызвала румянец на бледных до того щеках молодой девушки, и глаза 
ее весело сверкали, когда она галопом подъехала к дяде и спросила его:
– Как вы находите мою лошадь, дядя? Не правда ли, она великолепна?
– Она и в самом деле очень хороша, милочка, – отвечал полковник, вставая и 
начиная гладить рукой шею лошади, – но ты и сама выглядишь прекрасно, а ездишь 
просто великолепно.
– Очень вам благодарна за похвалу, дядя, – отвечала молодая девушка, – а теперь,
 если вы ничего не имеете против, я хотела бы поехать навстречу Эжену. Бедный 
мальчик, должно быть, умирает с голоду, и кроме того, я боюсь, что он еще 
сильно горюет о том, что охота его не увенчалась успехом.
– С полчаса тому назад я слышал, как он и Стротер стреляли. Думаю, что они 
подстрелили какую-нибудь птицу, а может быть, козу или лань. Стротер 
замечательный стрелок, и кроме того, никто лучше его не умеет ставить ловушки и 
подманивать индюков; поэтому я думаю, что наши охотники должны скоро вернуться 
обратно, и тебе нет никакой надобности ехать им навстречу.
В эту минуту к ним подскакала Теннесси и, остановив лошадь, сказала 
задыхающимся от быстрой езды и от волнения голосом:
– Папа, я видела сейчас Стротера. Он переезжал через реку, ведя на поводу 
лошадь Эжена, но самого Эжена не видно. С ним что-то случилось! Может быть, он 
ранен, а может быть, и еще какое-нибудь несчастье! Он всегда такой 
неосторожный!
– Послушай, милочка, ты напрасно так волнуешься раньше времени, – сказал 
полковник, стараясь успокоить дочь, хотя сам в то же время думал совершенно 
другое, – может быть, они настреляли так много дичи, что не могли захватить все 
с собою, и тогда Эжен, вероятно, остался отгонять коршунов.
– Значит, ты думаешь, папа, что с ними ничего особенного не случилось? – 
спросила Теннесси, успокаиваясь. – Я поеду навстречу Стротеру и спрошу его.
– Не делайте этого, умоляю вас! – сказал Карроль глухим и каким-то странным 
голосом. – На такой, не совсем еще укрощенной, лошади опасно ехать по реке… Я 
лучше пойду сам.
С этими словами траппер побежал навстречу Стротеру, так как был почти уверен, 
что услышит от него дурные вести.
– Что такое? – кричал он, завидя Стротера. – Уж не случилось ли какого 
несчастья с вашим молодым господином? Где вы его оставили?
– Он исчез! – ответил Стротер дрожащим голосом. – Его похитили эти проклятые 
собаки краснокожие! Я в этом уверен. Мы расстались с ним всего полчаса тому 
назад и должны были сойтись там, где были привязаны наши лошади… Я слышал потом 
выстрел и думал, что он охотится, но так как после этого он долго не 
возвращался, я отправился разыскивать его и не нашел…
– Как же это могло произойти?
– Вот все, что я нашел… оно валялось на земле недалеко от того места, где было 
видно большое кровавое пятно.
И он показал Карролю изящную двустволку с серебряной насечкой, которую так 
усердно чистил молодой человек все утро.
– Покажите мне это место, – сказал Ваш, – будь они прокляты, ваши индюки! Все 
ведь это вышло из-за них! Бросьте их тут, я сяду на лошадь бедного юноши, и 
едем. Мы должны как можно скорее разгадать эту тайну. У вас оружие в порядке?
– Да, – отвечал Стротер.