от надежды пробиться сквозь эту живую преграду и не обращаются в бегство. Но 
лошади скоро начинают чувствовать усталость: они истощили свои силы в этой 
бесполезной беготне по заколдованному кругу вместо того, чтобы с самого начала 
скрыться от своих преследователей и навсегда покинуть эти опасные места. Потом 
к усталости присоединяется голод, потому что их враги заботливо принимают все 
меры к тому, чтобы не дать им времени подкрепить свои силы. Проходит еще 
немного времени, и лошади начинают испытывать еще и мучения жажды, заставляющие 
их невыносимо страдать. Тщетно пытаются они свернуть в сторону, чтобы утолить 
жажду, – безжалостные мустангеры каждый раз предупреждают их намерения и 
кратчайшим путем спешат к месту водопоя, которое они высмотрели и разузнали уже 
давно. Благодаря этому, они почти всегда успевают не дать лошадям ни напиться 
как следует, ни поесть зеленой сочной травы, чего так настоятельно требуют 
пустые желудки животных, изнемогающих от усталости, жажды и голода… И снова 
продолжается погоня, вся цель которой, по-видимому, заключается в том, чтобы не 
давать лошадям ни минуты отдыха… Наконец измученные лошади перестают уже 
сворачивать в сторону и бегут, бегут туда, куда их гонят мустангеры. Голод дает 
себя знать все сильней и сильней: лошади приостанавливаются, жадно хватают 
траву и молодые зеленые ветки с попадающихся по пути кустарниковых растений, но 
и это им дают делать не часто и сейчас же гонят дальше… Они вдыхают своими 
воспаленными ноздрями аромат полевых цветов, которые топчут копытами, но не 
смеют остановиться, слыша за собой громкие крики преследователей, которые 
умышленно стараются как можно чаще напоминать им о себе… и несчастные, вконец 
измученные лошади бегут дальше…
Наконец наступает ночь… Но и она не приносит им никакого облегчения, не дает 
желаемого отдыха. Охота продолжается и ночью, и лошади должны безостановочно 
бежать вперед, не имея возможности утолить ни голода, ни жажды… Но пройдет и 
эта ночь, и яркое солнце осветит безграничную прерию, а мустангеры все еще 
будут ехать следом за ними весь этот день, а может быть, и следующую за ним 
вторую ночь, и табун все будет бежать и бежать… Наконец, несчастные лошади 
доходят до такого состояния, что их можно заставить идти куда угодно, точно 
стадо быков, которых пастух гонит на пастбище.
Мустангерам это только и нужно, и они гонят табун в заранее приготовленное 
место. Это корраль, или, иначе сказать, загон, устроенный чрезвычайно остроумно 
и прочно, над устройством которого мустангеры часто трудятся в течение 
нескольких недель. Такой корраль занимает обыкновенно пространство в несколько 
гектаров земли, причем место для него выбирается таким образом, чтобы на нем 
был хотя бы небольшой пруд и чтобы участок этот примыкал или к крутому 
обрывистому берегу реки, или к скалистому утесу. Затем все остальное 
пространство обносится идущим зигзагообразно палисадом, по углам которого для 
прочности врыты в землю толстые столбы. Вход в корраль имеет воронкообразную 
форму и устраивается со стороны прерии между деревьями или высокорослым колючим 
кустарником, что заставляет бредущих вразброд лошадей сбиться в кучу.
Как только лошади попадают в корраль, мустангеры считают их пойманными, и с 
помощью лассо, которым мастерски владеют все техасские охотники, одного за 
другим укрощают коней. Надо заметить, впрочем, что этот способ укрощения 
принадлежит к числу самых жестоких, и мустанг долгое время после этого при виде 
веревки или длинного тонкого ремня сейчас же останавливается и, весь дрожа от 
страха, покорно отдается в руки своего укротителя.
Описанием такой именно охоты, происходящей на берегу притока реки Тринитэ, мы и 
начинаем этот рассказ. Охота близится к концу, о чем говорит загнанный вид 
лошадей и их усталая тяжелая поступь. Кроме того, это заметно еще и по тому, 
как держат себя мустангеры, которые теперь уже не скрывают своих намерений и, 
видимо, спешат как можно скорее покончить с утомительной и для них охотой.
Впереди видна группа деревьев, растущих футах в трехстах от берега потока; 
пространство между ними и берегом не обнесено изгородью. К этим деревьям 
мустангеры и гонят табун диких лошадей, которых они, в конце концов, непременно 
заставят сделать по-своему. Вдруг лошади останавливаются, очевидно, 
почувствовав, что здесь им устроена западня, и нерешительно топчутся на одном 
месте, не желая идти дальше. У них появляется желание вернуться назад в прерию; 
но обернувшись, лошади видят как раз перед собой двух мустангеров, 
размахивающих у них перед глазами кусками яркой материи. Мустанги в испуге 
поворачиваются к потоку, а затем вдруг бросаются бежать тяжелой рысью в 
открытое перед ними свободное пространство.
Вступив в проход между деревьями и берегом потока, лошади сейчас же видят 
столбы палисада, отделяющего их от прерии. Но следом за ними с громкими криками 
гонятся мустангеры, и лошади в страхе бегут по дороге между палисадом и берегом 
потока. В это время охотники пересаживаются на запасных мулов и, размахивая 
кусками яркой материи, начинают бешено кричать. Эти громкие крики пугают 
лошадей еще больше, и они устремляются в узкий проход между потоком и оградой, 
которая здесь подходит так близко к берегу, что лошадям приходится бежать, 
вытянувшись в одну линию. Немного спустя проход снова расширяется; это в первую 
минуту радует лошадей, и они, напрягая последние силы, вскачь стараются уйти от 
своих неумолимых врагов…
Табун пробегает еще около тысячи футов и снова видит перед собой врытые в землю 
столбы палисада… Передние лошади бросаются к ограде, но толстые столбы глубоко 
врыты в землю, и вся ограда устроена так прочно, что лошадям никак не проложить 
здесь себе дороги… Тогда они бросаются назад, но из этой западни нет выхода… 
Лошади мечутся, как безумные, опять бегут к берегу реки и останавливаются… Там 
скалистый обрыв, бездна…
Что же до мустангеров, то, загнав лошадей в корраль, они в ту же минуту