|
в
нору!
— Да, все верно, но, к сожалению, мы не в Саксонии.
— Не в Саксонии? Ну, я-то уж точно еще долго не буду американкой! Да, я сейчас
нахожусь здесь, но свое прекрасное саксонское гражданство пока еще отдавать не
намерена. Я остаюсь дочерью чудесной саксонской земли на Эльбе. Саксы побеждали
в двадцати исторических битвах, мы и здесь еще себя покажем. Понятно? Тридцать
лет я пунктуально и честно выплачивала все налоги, пошлины и обязательства, я
не должна ни единого пфеннига и, следовательно, могу требовать, чтобы мое
родное государство позаботилось обо мне, когда краснокожее ничтожество обмануло
меня и хочет отнять у меня все! Я не позволю ограбить меня и выгнать без
единого пфеннига в кармане!
Сэм по-своему, как-то особенно взглянул на возбужденную женщину и сказал:
— У вас в корне неверное представление, фрау Эберсбах. Вас не будут грабить и
выгонять.
— Нет? А что же тогда?
— Если индеец грабит, он и убивает. Если он возьмет нашу собственность, то
возьмет и нашу жизнь, чтобы в дальнейшем мы не смогли отомстить.
— Господи, спаси! Кажется, вы хотите сказать, что нас хотят прикончить?
— Ну да.
— В самом деле? Это же неслыханно! Зная об этом, вы завели нас сюда? Герр
Хокенс, извините, но вы чудовище, змей, настоящий дракон! Другого такого я не
могу себе представить!
— Простите! Разве мог я знать, как поведут себя индейцы? Эти пуэбло всегда были
дружественными и достойными доверия. Невозможно было предугадать, что они
устроят нам ловушку, если не ошибаюсь.
— Зачем надо было забираться сюда? Мы же могли оставаться снаружи.
— В непогоду?
— Ах, непогода! Лучше бы меня окатили водой из десяти кадок, чем оказаться
ограбленной и убитой. Об этом вы могли бы и сами додуматься. О небо! Быть
убитой! Кто бы мог подумать! Я поехала сюда, чтобы пожить несколько лет
настоящей американской жизнью, а едва ступила ногой на эту землю, как меня
встречает само воплощение смерти. Хотела бы я видеть того, кто может это
выдержать.
Тут к ней подошел кантор, положил на плечо руку и успокаивающе произнес:
— Не волнуйтесь понапрасну, дорогая моя фрау Эберсбах. Ни о какой смерти не
может быть речи.
— Почему?
— Пока я с вами, вас не возьмет никакая опасность. Я защищу вас!
— Вы?.. Меня?.. — удивилась она, недоверчиво разглядывая его лицо.
— Да, я вас! Вы же знаете, что я сочиняю героическую оперу в двенадцати актах?
— Конечно, я слышу об этом слишком часто.
— Ну, так вот! Композитор — слуга искусства, и вы можете смело положиться на то,
что это могущественное божество не позволит умереть ни одному из своих
приверженцев.
— Но я-то не сочиняю!
— Ничего страшного: вы находитесь под моей защитой. Ради моей великой оперы я
должен вернуться домой невредимым и в хорошем расположении духа, иначе мир
лишится шедевра, а это было бы невосполнимой потерей. Об этом мне дали знать
музы. Значит, во время моего американского путешествия ни один волосок не
упадет с моей головы, а все те, кто находятся рядом со мной, защищены от
несчастий.
— Прекрасно! Тогда я хочу… я хотела сказать, если вы так уверены, что ничего
страшного не произойдет, будь
|
|