белый 
человек или красный, желтый или зеленый! Но этот парень будет молчать.

— Ты так думаешь?

— Да. Он ничего не скажет!

— Хм! Давай поспорим?

— Я никогда не бьюсь об заклад, ты же знаешь.

Но Душенька не слушала меня:

— Сколько ты заплатишь, если я уже завтра узнаю всю подноготную его печали?

— Сколько ты хочешь?

— Еще пятьдесят марок для нашей радебойльской больницы.


— Дитя, это слишком много! Лучше скажи, сколько заплатишь ты, если к 
завтрашнему утру ничего не узнаешь?

— Двойную цену! Штраф — сто марок!

— Ты, конечно, щедра! Больница от этого спора только выиграет. Но откуда ты 
возьмешь сто марок?

— Из моего кредита, который возьму у тебя, мой дорогой!

— Я не дам взаймы ни гроша! Попробуй поговори со старым Папперманом. Может, 
тебе удастся заинтриговать его.

— Он гол как сокол! У него ничего нет. Отель, и тот уж не его! Впрочем, я прошу 
тебя убрать его подальше от кайова.

— Почему?

— Потому что с сего момента индейцем буду заниматься я!

— А? Ты хочешь начать дознание прямо сейчас?

— Да. Я должна узнать, что у этого индейца на душе. Вдруг ему можно помочь? 
Итак, прошу тебя, отзови Паппермана!

Я выполнил ее просьбу, и с этого момента до конца дня моя жена и индеец не 
расставались. Они явно испытывали друг к другу симпатию. И у меня не было 
оснований вмешиваться в их отношения.

Мы приближались к горам, среди которых пряталась Темная Вода. К вечеру далеко 
впереди обозначилась полоска леса, который окружал озеро. Там тридцать лет 
назад остановились мы на ночлег, прежде чем на рассвете вышли на берег. Сегодня 
мы обогнули лес и озеро, перешли неглубокий ручей и направили лошадей к нашей 
цели. Двигаться к Дому Смерти мы не рискнули из-за темноты. Мы разбили палатку 
и соорудили из камней очаг, пламя которого должно было оставаться для других 
невидимым. Впрочем, кайова заверил нас, что здесь, наверху, нет ни одной живой 
души. Внизу, у озера, стояли лагерем кайова и команчи, отдельно друг от друга. 
Сиу и юта пока не было, но их прибытие ожидалось в любой момент.

Пока Молодой Орел занимался лошадьми, мы с Папперманом добрались до палатки. 
Старый вестмен был в скверном расположении духа и постоянно ворчал что-то под 
нос, словно никак не мог найти слов. В конце концов я спросил его, что с ним.

— Что со мной? — Он огляделся и добавил так, чтобы слышал один только я: — Я 
боюсь.

— Чего?

— И вообще не верю! — повысил он голос, не отвечая мне.

— Кому?

— Кайова!

— Но почему?

— Вы еще спрашиваете? Вы что — ничего не видите? У вас нет глаз?

— Да что такое?

— Странные вопросы! «Чего»… «Кому»… Знаете ли вы, сколько прошло времени, с тех 
пор ка