, пока прошли все сиу. 
Почти сразу за ними появились юта. Мне украдкой приходилось наблюдать за этими 
недалекими, исполненными ненависти людьми, и на душе от этого у меня было 
скверно.

— Кто победит? — обратилась ко мне Душенька. — Они или мы?

— Мы, — уверенно ответил я. — Разве не видишь, что это не наша гибель, а наша 
победа?

— В чем же она выражается?

— Взгляни на них! Их медлительность, их поникшие фигуры, равнодушие и 
обреченность! А пустые мешки для корма животных, а седельные сумки?

— О чем ты?

Молодой Орел тоже обратил на меня вопрошающий взор. Я продолжал:

— У них нет провизии. Ни для себя, ни для лошадей.

— Но они обязательно получат ее от теперешних союзников — кайова и команчей.

— Ничего не изменится — все это ненадолго. Старые индейцы очень легкомысленны, 
даже больше, чем их юные соплеменники в прежние времена. Они думают только о 
прошлом и неспособны понять настоящее. Они привыкли ступать на тропу войны 
отдельными группами, а не все вместе. Такие группы легко содержать. Тогда 
хватало бизонов для охоты, а путь по травянистым прериям давал лошадям 
необходимый корм. Весной индеец заготавливал мясо на шесть месяцев, осенью — 
тоже на шесть. У них всегда имелись большие запасы пеммикана, а значит, они 
легко могли обеспечить себя провиантом на время длительных военных походов. Где 
теперь бизоны? Где другое зверье? Где сейчас тот индеец, что запасал в палатке 
мясо на долгие месяцы? Где лошади, что были раньше, на которых можно положиться 
в голод, мороз, зной или грозу? Все это кануло в лету. Кто сейчас полагает, что 
может вести себя по-старому, тот погиб. Мой «медвежебой» висит дома. Мой 
штуцер-»генри» и револьверы убраны в чемодан. Они отжили свой век. А чем 
занимаются Киктахан Шонка и Тусага Сарич? Они выступили в поход с огромным 
количеством воинов! С людьми и лошадьми, на которых нет и следа военных 
обычаев! Без достаточной провизии! Теперь они вынуждены вымаливать ее у кайова 
и команчей. А где их собственные запасы мяса и хлеба? У них их нет! А как они 
будут двигаться четырехтысячным отрядом без обоза! Откуда взять столько 
ежедневного провианта, лошадиного корма и воды для стольких безумцев? Их даже 
не надо отправлять на тот свет. Они сами погибнут от голода, холода и жажды, — 
все, все! Они готовы идти на нас, и мне кажется, будто я вижу не их тела, а 
лишь томящиеся души, обреченные на голод там, в их пустынной Стране Вечной 
Охоты!

— Уфф, уфф! — воскликнул Молодой Орел, которого, похоже, задели мои слова.

Душенька внешне оставалась спокойна. Рассудком она прекрасно понимала, что я 
прав, но ее добрая душа уже видела перед собой страдания четырех тысяч 
опускающихся людей. И наше участие в этом их падении делало ей больно.

Когда прошел последний юта, мы снова спустились вниз, тщательно спрятали 
лестницу, так что даже острый индейский глаз не смог бы ее обнаружить, потом 
вернулись к Папперману и нашим лошадям.

— Какхо-Ото была здесь, — сообщил тот. — Она поспешила оседлать коня и умчалась 
прочь. Куда — сказала, вы знаете.

Теперь мы разбили палатку и расположились поудобнее. Я твердо решил выполнить 
просьбу нашей подруги и не подвергать нас никакой опасности. В любом случае это 
было разумно, и мы спокойно остались здесь, в укрытии, стараясь лишний раз не 
шуметь и не двигаться. Наконец у меня выдалось время взяться за завещание 
Виннету и рассмотреть его. Я открыл пакеты, а потом мы вдвоем, Душенька и я, 
углубились в чтение тетрадей. О содержании я расскажу в другом месте, сейчас же 
я только замечу, что никогда прежде мы еще не читали ничего подобного и что 
сокровище, открывшееся нам на этих старых страницах, дороже и ценнее любых 
денег или драгоценных камней.

К вечеру явилась Какхо-Ото. Она сообщила, что кайова, команчи, юта и сиу 
собрались теперь вместе силой в четыре тысячи человек, по тысяче от каждого 
племени. Итак, наши догадки подтвердились. Первую половину дня они ели, вторую 
начали совещаться. После длительного противостояния объединение племен 
фактически уже произошло, так что долгих совещаний не требовалось.

— Так состоится ли главное совещание? — уточнил я.

— Да, оно все же будет, — кивнула индеанка.

— Когда?

— Ровно в полночь.

— Если бы я мог присутствовать на нем, но так, чтобы меня никто не видел!

— Нет! Отсюда — никуда! Сли