Несколько индейцев бросились копать томагавками яму в земле.
— Бросьте валять дурака, Сэм, — шепнул я. — Если краснокожие поймут, что вы 
водите их за нос, дело может принять совсем нежелательный оборот!
— Я валяю дурака? Вожу за нос? А как называется то, что выделывал тут их шаман? 
Не водил за нос? Что можно ему, позволительно и мне, чтоб мне лопнуть, 
уважаемый сэр. Я знаю, что делаю. Отойдите и не мешайте мне колдовать. Если мы 
ничего не предпримем, то воины, которые пойдут с нами, начнут сторониться нас.
— Вы, конечно, правы, но умоляю вас: не ломайте комедию!
— Никаких комедий не будет! Не волнуйтесь!
И все-таки мне стало как-то не по себе. Я прекрасно знал склонность Сэма к 
шуткам. Надо было остановить его, но Сэм уже направился к индейцам, чтобы 
показать, какой глубины рыть яму.
Когда яма была готова, он приказал воинам вернуться на свои места, а сам снял 
кожаную куртку, застегнул ее на все пуговицы и водрузил над ямой, так что 
теперь старая хламида напоминала деревянную трубу. Покончив с приготовлениями, 
он сделал трагическое лицо и воскликнул:
— Мужчины, женщины и дети апачей сейчас увидят, что я, бледнолицый кудесник, 
буду делать, и удивление охватит их! От моих волшебных заклинаний разверзнется 
земля, и я увижу, что нас ждет в ближайшем будущем!
Отойдя на несколько метров от ямы, он медленно и торжественно стал описывать 
вокруг нее круги, повторяя, к моему величайшему удивлению, таблицу умножения, 
причем так быстро, таким гнусавым голосом и с такими ошибками, что не только 
индейцы, но и мы почти не разбирали слов. Дойдя до умножения на девять, он 
ускорил шаг и для разнообразия принялся быстро подскакивать вокруг куртки, 
громко завывая и размахивая руками. Набегавшись и накричавшись до хрипоты, он 
подошел к куртке, несколько раз низко ей поклонился и засунул голову в 
горловину, чтобы заглянуть внутрь ямы.
Я страшно волновался, наблюдая за его кривляньем, однако, оглядевшись, понял, 
что краснокожие весьма серьезно воспринимают этот спектакль. Лица обоих вождей 
по-прежнему выражали спокойствие, хотя, несомненно, Инчу-Чуна догадывался, что 
Сэм ломает комедию.
Старый хитрец продержал голову внутри куртки примерно минут пять, при этом 
размахивал руками, словно видел перед собой страшные и необыкновенные картины. 
Наконец с важным видом вытащил голову, расстегнул куртку, надел ее вновь на 
себя и обратился к собравшимся:
— Пусть мои краснокожие братья зароют яму, потому что, пока земля открыта, я не 
могу говорить.
Когда все было сделано, Хокенс глубоко и облегченно вздохнул, как сильно 
уставший человек, и начал вещать:
— Ваш краснокожий брат шаман плохо увидел будущее, оно совсем другое. Я узнал, 
что произойдет в ближайшие недели, но всего открыть не могу. Могу лишь кое-что 
объяснить. Я видел ружья и слышал выстрелы. Тот, кто сделает последний выстрел, 
останется жив, последним же выстрелит ружье Шеттерхэнда. Он победит. Несчастье 
грозит моим краснокожим друзьям, и только рядом с Шеттерхэндом они будут в 
безопасности. А если сделают так, как говорил ваш шаман, то погибнут. Я все 
сказал! Хуг!
Пророчества Хокенса произвели ожидаемое впечатление, по крайней мере в данный 
момент. Краснокожие ему явно поверили, но с опаской поглядывали в сторону 
фургона, ожидая появления шамана. Но тот не показывался — верный знак того, что 
признал себя побежденным. Сэм Хокенс подошел ко мне и, сверкнув глазами, 
спросил:
— Ну, сэр, как у меня получилось?
— Как у самого настоящего обманщика!
— Отлично! Значит, все в порядке? Или нет?
— Да, мне кажется, вы своего достигли.
— Наверняка. Шаман посрамлен и не посмеет теперь носа высунуть.
Виннету спокойно и многозначительно взглянул на нас. Его отец не выдержал, 
подошел и обратился к Сэму:
— Мой белый брат очень мудр, у него есть куртка пророчеств, и он лишил слова 
шамана силы. Слава о его куртке пройдет от одной Большой Воды до другой. Но Сэм 
Хокенс сказал лишнее.
— Что же лишнее? — недоумевал бледнолицый прорицатель.
— Достаточно было упомянуть, что Сэки-Лата не принесет несчастья. Зачем Сэм 
Хокенс добавил, что смерть подстерегает нас?
— Потому что я так видел в яме.
Инчу-Чуна остановил его:
— Вождь апачей знает, как обстоит дело. И не стоило говорить о смерти, вселять 
страх в души наших людей.
— Страх? Воины апачей смелые и бесстрашные люди.
— Да. И мы докажем это, даже если на наш отряд, наш мирный отряд нападут враги. 
Выступаем!
Привели лошадей, на них погрузили мои инструменты, съестные припасы и прочие 
необходимые вещи.
У индейцев существует свой обычай провожать отправляющихся в поход: жители 
деревни некоторое время бегут за ними. На этот раз Инчу-Чуна отменил проводы. 
Тридцать краснокожих воинов простились с женами заранее, ибо звание воина не 
позволяло сделать это при всех. И только один из нас прощался во всеуслышание — 
конечно же, Сэм Хокенс, заметивший среди женщин Клиуну-Аи. Сидя верхом на муле, 
он приблизился к ней и спросил:
— Луна знает, что я видел в яме?