Ступайте и разнесите весть об этом испытании, чтобы люди пришли к нам на помощь.
 Я прошу не об отмщении заблудшим и погрязшим в язычестве подражателям 
идолопоклонников Молоха. Они сотворили это зло по невежеству. Не позволяйте 
никому брать в руки оружие из-за проступков одного грешного и заблудшего. 
Скорее дайте им заглянуть в тайные мерзости их собственных сердец, чтобы они 
раздавили живого червя, который, вгрызаясь в семена целительной надежды, может 
погубить плоды обетования в их собственных душах. Я хочу, чтобы из этого 
примера Божьего нерасположения извлекли пользу. Ступайте — сделайте обход 
поселений миль на пятьдесят и просите тех соседей, без которых могут обойтись, 
прийти нам на подмогу. Им будут рады. И пусть нескоро случится, что кто-нибудь 
из них пришлет приглашение мне или моим людям явиться на их вырубки по 
подобному же печальному поводу. Отправляйтесь и помните, что вы посланцы мира; 
что ваше поручение касается не чувства мести, а только разумной помощи и не 
оружия в руке, чтобы загнать дикарей в их убежища, — вот чего я прошу у братьев.

С этим последним напутствием молодые люди отправились в путь. Все же по их 
хмурым лицам и сжатым губам было видно, что некоторые заповеди всепрощения 
могут быть забыты, если в путешествии судьба наведет их на след какого-нибудь 
бродячего обитателя леса. Спустя несколько минут стало видно, как они идут 
быстрым шагом от полей в чащу леса вдоль тропы, которая вела к городам, лежащим 
ниже по реке Коннектикут.
Оставалось выполнить еще и другую задачу. Производя временное обустройство 
семейного пристанища, внимание первым делом уделили блокгаузу. Стены цоколя 
этого здания все еще держались, и оказалось нетрудно с помощью полуобгоревших 
бревен и случайных досок, уцелевших от пожара, покрыть его таким образом, чтобы 
получить временную защиту от непогоды. Эта простая и наскоро сооруженная 
постройка крайне безыскусного назначения, воздвигнутая вокруг остова печи, 
включила в себя почти все, что можно было сделать до тех пор, пока время и 
подмога не позволят построить другие жилые помещения. При расчистке развалин 
малой башни от мусора благочестиво собрали останки погибших в столкновении. 
Полуобгоревшее тело юноши, убитого в первые часы нападения, было найдено во 
дворе, а кости еще двоих, павших внутри блокгауза, были собраны среди руин. 
Теперь настал печальный долг предать их всех земле с подобающей 
торжественностью.
Для этого грустного обряда избрали время, когда западная сторона горизонта 
начала пламенеть тем, что один из наших американских поэтов так красиво 
окрестил «великолепием, что зачинает день и заключает». Солнце стояло в 
вершинах деревьев, и более мягкого или нежного света нельзя было выбрать для 
такой церемонии. Большинство полей еще нежилось в ярком блеске этого часа, хотя 
лес быстро приобретал более мрачное обличье ночи. Широкая и угрюмая опушка 
тянулась вдоль границы леса; здесь и там одинокое дерево отбрасывало на 
бескрайние луга свою тень в виде темной неровной линии, четко выделяющейся под 
яркими солнечными лучами. Одно дерево — это было сумрачное отражение высокой и 
качающей ветвями сосны, которая вознесла свою темно-зеленую пирамиду никогда не 
опадающей кроны почти на сто футов над более скромной порослью буков — 
отбрасывало тень на склон возвышенности, где стоял блокгауз. Здесь 
остроконечные края тени медленно подкрадывались к открытой могиле как символ 
того забвения, которое так скоро должно было окутать ее скромных обитателей. В 
этом месте собрались Марк Хиткоут и его оставшиеся в живых сотоварищи. Дубовое 
кресло, спасенное из огня, предназначалось для отца, а две параллельные скамьи, 
сооруженные из досок, уложенных на камни, служили остальным членам семейства. 
Могила находилась посредине. Патриарх расположился на одном ее конце, а 
незнакомец, так часто упоминаемый на этих страницах, стоял со скрещенными 
руками и задумчивым видом на другом. Лошадиная уздечка, поневоле украшенная 
кое-как из-за скудных возможностей жителей пограничья, свешивалась с одного из 
полуобгоревших частоколов на заднем плане.
— Праведная, но милосердная рука тяжко легла на мой дом, — начал старый 
Пуританин со спокойствием человека, давно привыкшего умерять смирением свои 
утраты. — Тот, кто щедро дал, тот и отобрал, и Тот, кто долго с улыбкой следил 
за моими слабостями, ныне прикрыл лицо свое во гневе. Я познал Его власть 
благословлять. И надлежало, чтобы я увидел Јго нерасположение. Сердце, которое 
коснело в самоуверенности, ожесточилось бы в своей гордыне. Пусть никто не 
ропщет по поводу того, что случилось. Пусть никто не подражает глупым речам той,
 что сказала: «Как! Мы обретем добро из руки Господа и не обретем зла? » Я 
хотел бы, чтобы слабые умом в этом мире — те, кто рискует душой ради суетности; 
те, кто смотрит с презрением на нужды плоти, — могли узреть сокровища Того, кто 
неколебим. Я хотел бы, чтобы они смогли познать утешение праведного! Пусть 
голос благодарения послышится в глуши дикой природы. Отверзните свои уста в 
хвале, дабы благодарность не пропала втуне!
Когда глубокий голос говорившего смолк, суровый взгляд упал на лицо ближайшего 
юноши и как будто потребовал внятного ответа на столь возвышенное выражение 
смирения. Но такая жертва превышала силы человека, к которому был обращен этот 
молчаливый, но понятный призыв. Взглянув на останки, лежавшие у его ног, бросив 
беглый взгляд на опустошение, пронесшееся над местом, которое его собственная 
рука помогала украсить, и вновь ощутив собственные телесные страдания в виде 
стреляющей боли своих ран, молодой житель пограничья отвел взгляд и, казалось, 
отверг с отвращением столь назойливо выставляемое напоказ смирение. Видя его 
нежелание ответить, Марк продолжал:
— Разве ничей голос не воздаст хвалу Господу? Банды язычников напали на мои 
стада, огонь свирепствовал в моем жилище, мои люди умерли от насилия не