остановить опасность. Мушкеты молодых людей не бездействовали, и не однажды 
цитадель сурового старого Пуританина испускала свой поток пламени, чтобы 
отогнать опасных пришельцев. Немногочисленные крики разочарования и физической 
боли со стороны дикарей возвещали об успехе этих залпов. Но хотя большинство 
тех, кто приблизился к амбарам, было либо отогнано в страхе либо стало жертвой 
своего безрассудства, один из них, более осмотрительный или более опытный, чем 
его сотоварищи, нашел способ добиться своей цели.
Стрельба прекратилась, и осажденные поздравляли себя с успехом, когда внезапный 
свет разлился над полями. Полоса пламени вскоре вихрем взвилась над гребнем 
пшеничных скирд и быстро охватила горючий материал жадными языками. От этого 
гибельного разорения средств спасения уже не осталось. Сараи и загоны, еще 
недавно укрытые ночной темнотой, мгновенно осветились, и жизнь стала бы ценой, 
уплаченной любой из сторон, если бы кто-то осмелился проникнуть внутрь 
огненного крута. Жители пограничья вскоре были вынуждены отступить, даже 
несмотря на скрывавшую их тень от холма, и искать такое укрытие, как частокол, 
чтобы не стать мишенью для стрелы или пули.
— Это печальное зрелище для того, кто убирал урожай, желая добра всем людям, — 
сказал Контент дрожащей жене, которая конвульсивно схватила его руку, когда 
пламя завихрилось потоками горячего воздуха и, пробежав пару раз по кровле 
сарая, коварно растеклось вдоль деревянной обшивки. — Плоды благословенного 
сезона готовы обратиться в пепел в огне этих про…
— Спокойно, Хиткоут! Что такое богатство или полные закрома по сравнению с тем, 
что остается. Сдерживай это роптание своего духа и благодари Господа за то, что 
он оставляет нам наших малышек и дарует безопасность внутри наших домов.
— Ты верно говоришь, — отвечал муж, стараясь подражать кроткому смирению 
спутницы жизни. — Что в самом деле весят дары мира сего, если на другой чаше 
весов мир в душе. А! Этот злокозненный ветер окончательно губит наш урожай! 
Яростная стихия в самом центре закромов.
Руфь ничего не ответила, ибо, хотя мирские заботы волновали ее меньше, чем мужа,
 страшное усиление пожара наполнило ее чувством тревоги за личную безопасность. 
Огонь перекидывался с крыши на крышу и, встречая повсюду легко воспламеняющиеся 
материалы, ярко полыхал, пожирая в потоке пламени весь обширный ряд амбаров, 
сараев, закромов, стойл и наружных строений. До этой минуты напряженное затишье,
 с надеждой на одной стороне и с опасениями на другой, оставляло обе группы 
немыми зрителями этой сцены. Но победные крики вскоре возвестили восторг, с 
которым индейцы стали очевидцами завершения своего жестокого плана. Затем этот 
взрыв радости сопроводили воинственные вопли, и началась третья атака.
Противники сражались теперь при ярком свете, хотя и менее естественном, но едва 
ли уступавшем дневному. Поощряемые перспективой успеха, который сулил пожар, 
дикари ринулись на частокол с большей отвагой, чем обычно им было свойственно 
проявлять в их осмотрительных военных действиях. Широкая тень от холма и 
строений на нем лежала на полях со стороны, противоположной пожару, и сквозь 
этот пояс относительного мрака самая жестокая из банд беспрепятственно 
проложила себе путь непосредственно к частоколу. Об их появлении возвестили 
крики радости, ибо слишком много любопытных глаз впитывали пугающую красоту 
пожарища, чтобы заметить их приближение до того, как атака едва не увенчалась 
успехом. Натиск защитников и нападающих был теперь одинаково быстр и неудержим. 
Стрельба была бесполезна, поскольку бревна надежно защищали как нападающих, так 
и осажденных. Это была битва врукопашную, в которой верх одержала бы 
численность, если бы более слабой стороне не улыбнулась удача в защите. Удары 
кинжалов мелькали меж бревен, и изредка слышался выстрел мушкета или свист 
стрелы.
— Встаньте к укреплениям, люди! — призвал зычным голосом незнакомец, говоривший 
среди жестокой схватки с той командной и подбадривающей живостью, которую может 
вселить только знакомство с опасностью. — Встаньте к укреплениям, и они будут 
неприступными. Ба! Неплохо задумано, друг дикарь, — пробормотал он сквозь зубы, 
отражая с некоторым риском для одной руки удар, нацеленный на его горло, в то 
время как другой он схватил воина, наносившего удар, и, с силой гиганта 
притиснув его обнаженную грудь к пазу между бревнами, погрузил свое собственное 
острое лезвие в тело по самую рукоять. Глаза жертвы дико выкатились, а когда 
железная рука, пригвоздившая его к дереву с силой тисков, ослабила хватку, тот 
свалился недвижимым на землю. Эта смерть сопровождалась привычным воплем 
разочарования, и нападающие исчезли так же проворно, как и появились.
— Хвала Господу, что мы можем порадоваться своему превосходству! — сказал 
Контент, пересчитывая своих людей тревожным взглядом, когда все снова собрались 
на холме, где благодаря яркому свету они могли в относительной безопасности 
осмотреть наиболее угрожаемые участки защитных укреплений.
— Все налицо, хотя, боюсь, многие ранены.
Молчание и старания большинства из слушавших его остановить кровь были 
красноречивым ответом.
— Послушай, отец! — сказал остроглазый и наблюдательный Марк. — Какой-то 
человек на частоколе совсем рядом с калиткой. Это дикарь? Или я вижу там в поле 
пень?
Все взгляды устремились в направлении руки говорившего, и с несомненностью 
стало видно, как что-то, имеющее заметное сходство с фигурой человека, 
взбирается по внутренней стороне одного из бревен. Участок частокола, по 
которому взбиралась воображаемая фигура, был погружен во мрак больше, чем 
остальные укрепления, и сомнения относительно нее возникли не только у 
остроглазого парня, первым обнаружившего ее присутствие.
— Кто повис на нашем частоколе? — позвал Ибен Дадли. — Откликнись, чтобы мы не