— И не волчьи клыки вспороли брюхо бедняги Прямые Рога. Здесь видно уменье 
свежевать и умеренность в потреблении пищи. Рука, отрезавшая так немного, 
намерена сделать это еще раз.
— И наш отец просил тебя отыскать барана там, где ты его нашел. Муж, боюсь, что 
суровый суд за грехи родителей, похоже, падет на детей.
— Дети мирно спят, а потому вреда для нас нет. Я сниму недоуздок с животного в 
стойле, прежде чем идти спать, а Прямые Рога порадует нас на молотьбе. Может, 
баранина будет не так вкусна из-за этого злосчастного случая, но численность 
твоей отары не изменится.
— А где тот, кто присоединился к нашим молитвам и вкусил от нашего хлеба; тот, 
кто так долго совещался по секрету с нашим отцом и кто исчез, словно 
привидение?
— Это в самом деле вопрос, на который у меня нет ответа, — сказал Контент, до 
этого сохранявший веселый вид, чтобы развеять, как он считал, беспричинный 
страх в душе своей спутницы, но при этом вопросе опустивший голову, как человек 
мысленно ищущий ответ. — Это не имеет значения, Руфь Хиткоут. Наши дела в руках 
человека немалых лет жизни и с большим опытом. И если его жизненной мудрости 
недостанет, разве мы не знаем, что некто еще более мудрый, чем он, оберегает 
нас? Я отведу животное в стойло, а потом мы вместе испросим милости Того, кто 
никогда не смыкает вежды, и с верой в него отправимся на покой.
— Муж, ты больше не выйдешь за частокол этой ночью, — сказала Руфь, 
останавливая, прежде чем заговорить, руку, уже отодвигавшую засов. — Я 
предчувствую недоброе.
— Я предпочел бы, чтобы незнакомец нашел другое убежище для недолгого отдыха. 
То, что он своевольно поступил с моей отарой и удовлетворил свой голод такой 
ценой, когда стоило лишь попросить, и ему охотно предложили бы лучшее из того, 
чем хозяин Виш-Тон-Виша может распорядиться, — это правда, которой нельзя 
отрицать. Ведь он смертный человек, как доказал его добрый аппетит, и наша вера 
в Провидение не должна порождать сомнение в его нежелании попустительствовать, 
чтобы несправедливость поселилась в наших телах и душах. Говорю тебе, Руфь, что 
конь понадобится завтра утром для работы и отец не поблагодарит нас, если мы 
оставим его ночевать на этой холодной стороне холма. Иди отдыхай и помолись, 
трусиха. Я позабочусь как следует запереть задние ворота. Не бойся: незнакомцу 
присущи человеческие нужды, и во власти человека положить предел его 
способности творить зло.
— Я не боюсь человека белой крови или христианского рода. Но в наших полях 
кровожадный язычник.
— Тебе снится, Руфь!
— Это не сон. Я видела горящие глазницы дикаря. Не до сна, когда приходится 
сторожить, как в этот раз. Мне подумалось, что неизвестно, каково это поручение,
 что наш отец слишком стар, что невольно чувства могли его обмануть и не 
следует подвергать опасности послушного сына. Ты же знаешь, Хигкоут, что я не 
могла равнодушно смотреть на опасность, грозящую отцу моих детей, и я пошла за 
тобой до бугра с ореховым деревом.
— С ореховым деревом! Это было неразумно с твоей стороны. А задние ворота?
— Они были открыты. Ведь, будь ключ повернут, кто бы быстро впустил нас, если 
бы возникла нужда поспешить? — возразила Руфь, отвернувшись на минуту, чтобы 
скрыть краску, вызванную сознанием вины. — Хоть я и была неосторожна, я сделала 
это ради твоей безопасности, Хиткоут. Но на том бугре в яме, оставленной 
упавшим деревом, спрятался язычник!
— Я проезжал орешник мимо скотобойни нашего необычного мясника и натянул повод, 
чтобы дать передохнуть лошади возле нее, когда мы возвращались с поклажей. 
Этого не может быть. Какой-нибудь лесной зверь встревожил тебя.
— Нет! Телом, видом, поведением — во всем такое же создание, как мы, кроме 
цвета кожи и благодати веры.
— Это странное наваждение! Если бы здесь поблизости были враги, разве люди 
хитрые, как те, кого ты боишься, позволили бы ускользнуть хозяину жилища и 
человеку, скажу по правде, без самохвальства, не хуже их способному постоять за 
себя, но которого поездка в лес не ко времени отдает без сопротивления в их 
руки? Полно, полно, моя добрая Руфь, ты, наверное, видела почерневшее бревно, а 
может быть, изморозь не тронула жука-светлячка или могло случиться, что 
беспокойный медведь почуял сладкий запах от твоих недавно вернувшихся в улей 
пчел.
Руфь снова твердо положила свою ладонь на руку мужа, который отодвинул другой 
засов и, пристально глядя ему в лицо, ответила торжественным тоном и с 
трогательным пафосом:
— Не думаешь ли ты, муж, что глаза матери могут обмануться?
Возможно, упоминание о нежных существах, чья судьба зависела от его заботы, 
либо глубоко серьезное, хотя и мягкое и уважительное поведение супруги 
произвели более сильное впечатление на душу Контента. Вместо того чтобы 
разобрать запоры задних ворот, как он намеревался, он снова неторопливо 
задвинул их и застыл в раздумье.
— Если от этого и не будет иной пользы, кроме как успокоить твои страхи, милая 
Руфь, — сказал он после минутного размышления, — немного осторожности окупится 
сполна. Тогда оставайся здесь, откуда можно видеть бугор, а я пойду разбужу 
пару человек. С крепышом Ибеном Дадли и опытным Рейбеном Рингом, чтобы прикрыть 
меня, лошадь отца можно спокойно поставить в стойло.
Руфь с удовлетворением восприняла задание, которое была готова выполнить равным 
образом с пониманием и усердием.
— Поспеши в жилье работников, ибо, я вижу, свет еще горит в комнате тех, кого