Только таким путем свершится великая реформа, столь необходимая миру. Можно 
объявить свободу печати, но те, кто усмотрит в этом завоевании залог победы, 
быстро убедятся на своем опыте, что они променяли шило на мыло: хорошо 
воспитанного монарха благородных кровей — на безжалостного вульгарного тирана. 
На место правителей, веками утверждавших, что искусство правления передается по 
мужской линии старшему в роду, они могут привести к власти патриотов не по 
рождению, а по профессии, и потом без конца поражаться тому, что любовь 
последних к родине равнозначна их любви к себе. Они могут написать хартии, 
заменяющие дарованное свыше право королей на власть, но со временем убеждаются, 
что речи, договоры, подписи, печати мало влияют на политику власть предержащих 
и на нужды народов.
Следует ли из всего вышесказанного сделать вывод, что, по нашему убеждению, 
реформа невозможна и общество обречено и впредь барахтаться все в том же болоте 
угнетения и обмана? Отнюдь нет. Мы надеемся и даже уверены, что любое усилие 
мудрой личности вознаграждается пусть небольшим, но улучшением, хотя потери при 
этом превосходят все ожидания. По нашему мнению, события будут продолжать 
развиваться таким образом, пока люди не осознают, что вот уже восемнадцать с 
половиной веков они держат в своих собственных руках безупречный кодекс законов 
управления обществом, законов на все случаи жизни, которые они, будучи не в 
состоянии постигнуть величайшую из истин, попирают ежечасно и ежедневно. Но 
должным чередом грядет день, когда кодекс возвысится над остальными, и вот 
тогда-то мир впервые обретет счастье и подлинную свободу.
Надежды и ожидания Питера на уничтожение бледнолицых врагов на Американском 
континенте обладают поразительным сходством с чаяниями революционеров Старого 
Света, выступающих против своих хорошо окопавшихся врагов на территории Европы. 
И старый индеец, и европейские бунтари надеются, что победа достанется более 
легкой ценой, чем им приходится платить в конечном итоге; и он и они 
недооценивают страшную силу своего противника; и он и они, вместо того чтобы 
преподать уроки мудрости, призывают свои народы надеяться на победу, что, может,
 кого-нибудь и вдохновляет, но уж никак не просвещает.
Потребовалось известное время, чтобы Совет, обретя свое прежнее спокойствие и 
вспомнив о миссионере, попросил его продолжить выступление. Пастор Аминь, 
конечно, не мог не слышать принесенной гонцом новости и был расстроен ею 
настолько, что не испытывал большого желания возобновить свои откровения. Но 
после того как Питер сказал, что «уши его друзей открыты», миссионер счел за 
благо все же изложить предание.
— Итак, дети мои, — сидящие кругом внимали словам миссионера с таким спокойным 
вниманием, как если бы ничего не произошло, — Великий Дух из всех народов земли 
выбрал один, который и сделал своим избранником. Здесь не место перечислять все 
благодеяния, которыми он осыпал этот народ в виде богатств и власти. Под конец 
он поселил людей этого народа в прекрасной стране, изобиловавшей молоком и 
медом, сделал их ее господами. Вот из их среды и вышел Христос в своей земной 
ипостаси, великий руководитель нашей Церкви, о котором мы, миссионеры, не 
устаем вам рассказывать. Но евреи, или израильтяне, как мы их называем, столь 
обласканные и облагодетельствованные Маниту, тем не менее были всего лишь люди, 
и слабости человеческие были им не чужды. Не раз и не два они вызывали 
недовольство Великого Духа, и настолько сильное, что навлекли на себя, своих 
жен и детей заслуженное наказание. Великий Дух карал их за отступления и грехи, 
но всякий раз они каялись и вымаливали у него прощение. Настал, однако, день, 
когда Великий Дух, устав от забывчивости и непрекращающихся проступков евреев, 
допустил, чтобы войско вошло в их страну и увело в плен ни больше ни меньше как 
десять племен из двенадцати; и стали они охотиться на чужой земле. С тех пор 
миновало много тысяч месяцев, а потому никто не может с уверенностью сказать, 
что сталось с этими пленниками, которых христиане называют «потерянными 
племенами дома Израилева».
Здесь миссионер сделал паузу, желая собраться с мыслями, и вожди 
воспользовались ею, чтобы полушепотом обменяться впечатлениями об услышанном. 
Но пастор безмолвствовал недолго и вскоре возобновил рассказ, в полной 
уверенности, что приученные к сдержанности слушатели не станут его прерывать.
— Дети мои, я не собираюсь сегодня касаться рождения Христа, спасения им мира и 
истории двух племен, оставшихся на дарованной Великим Духом земле: я достаточно 
говорю на эту тему в моих обычных проповедях. Сейчас я намерен говорить только 
о вас: о краснокожих Америки, об их предполагаемом происхождении и исходе, о 
великом открытии, сделанном нами, по мнению многих, об этом самом интересном 
повествовании из Великой Книги. Слышал ли кто из сидящих предо мной про десять 
потерянных племен, о коих я здесь вел речь?
Примитивные, невежественные дикари оживились, многие обменивались вопрошающими 
взглядами. Миссионер же стоял все время не шевелясь, словно ожидая ответа, и 
действительно, Воронье Перо поднялся со своего места.
— Мой брат поведал нам предание, — сказал потаватоми. — Хорошее предание. 
Странное предание. Краснокожие любят слушать такие предания. Странно слышать, 
что потерялось разом десять племен и никто не может сказать, что с ними 
сталось! Мой брат спрашивает нас, не знаем ли мы, что стало с этими десятью 
племенами. Бедные краснокожие, живущие там, где они охотятся, озабоченные тем, 
чтобы в сезон произрастания трав заготовить достаточно пищи для своих скво и 
детишек на то время, когда и бизон не найдет в этой части света ни крошки еды! 
Откуда бедным краснокожим знать что-либо о народе, которого они никогда не 
видели? Мой брат задал вопрос, но ответить на него может только он сам. Так 
пусть же мой брат скажет, где найти эти десять племен, если он знает их 
местонахождение. Краснокожие хотели бы пойти и взглянуть на них.