— Не надо больше говорить потаватоми про источник, — мрачно отозвался чиппева: 
к этому моменту он уже считал положение на прогалинах настолько серьезным, что 
отнюдь не был расположен шутить. — Почему это ты не идешь домой, а? А знахарь? 
Он почему не идет? Когда краснокожий выходит на тропу войны, бледнолицему лучше 
быть с бледнолицым. Кожа к коже по цвету.
— Сдается мне, что ты, Быстрокрылый, хочешь от нас избавиться. Но пастор и не 
помышляет расстаться с этой частью земли, пока не убедит всех краснокожих в том,
 что они евреи.
— Что он имеет в виду, а? — спросил чиппева, против обыкновения индейцев не 
скрывая своего любопытства. — Что это за человек — еврей? Зачем краснокожего 
называть евреем?
— Я знаю об этом ненамного больше, чем ты, чиппева, но, как ни скудны мои 
познания, охотно поделюсь ими с тобой. Ты, я полагаю, слышал о Библии?
— Конечно, знахарь читал ее нам в воскресенье. Хорошая книга, так думают многие.

— Да, книга хорошая, а мне она была единственным товарищем, когда я в 
одиночестве жил на прогалинах и видел вокруг себя одних только пчел. Библия, 
чиппева, повествует о нашем Боге и учит, как Ему угождать и как вести себя, 
чтобы Его не огорчать. Большая потеря для вас, краснокожих, что такой книги у 
вас нет.
— Знахарь приносить ее, но добра от нее мало, может, когда-нибудь будет больше. 
Как понимать, что краснокожий — еврей?
— Пастор Аминь просто одержим этой идеей, но для меня она явилась полной 
неожиданностью. Ты, полагаю, знаешь, кто такой еврей?
— Ничего о нем не знаю. Он вроде негра, а?
— Нет, нет, Быстрокрылый, на этот раз ты промахнулся. Но чтобы мы могли понять 
друг друга, я поведу свой рассказ с начала начал, и таким образом ты постигнешь 
всю историю религии бледнолицых. Мы с тобой уже находились, медвежатину нашли в 
целости и сохранности, как ты ее оставил, давай сейчас присядем ненадолго вот 
хоть на это упавшее дерево, и я расскажу тебе доподлинно наши предания. 
Поначалу, чиппева, когда земля была создана, ничего живого на ней не водилось, 
даже такой мелочи, как белка или лесной сурок.
— Плохой, значит, край для охоты, — хладнокровно заметил чиппева, 
воспользовавшись тем, что Бурдон, сняв кепи, сделал паузу и вытер пот со лба. — 
Оджибвей там жить очень, очень мало.
— По нашему преданию это происходило до того, как появился первый оджибвей. Со 
временем Бог сотворил человека, сотворил из земли и в том самом виде, в каком 
мы все ныне существуем.
— Да, — кивнул оджибвей в знак согласия, — а Маниту дал ему кровь, много крови, 
вот и получился краснокожий воин. Библия — хорошая книга, в ней есть это 
предание.
— В Библии ни слова не говорится о цвете кожи, но мы предполагаем, что первый 
человек был бледнолицым. Во всяком случае, бледнолицые завладели лучшими 
участками на земле, как оно и должно быть, и, на мой взгляд, не захотят их 
отдать. Первому всегда лучший кусок, ты же знаешь. Бледнолицых много, и они 
сильны.
— Стоп! — воскликнул Быстрокрылый, хотя индейцам было совершенно не свойственно 
прерывать говорящего. — Сколько, по-твоему, есть белых? Ты считал когда-нибудь?
— Считал?! С таким же успехом, чиппева, можно пытаться счесть пчел, жужжащих 
вокруг упавшего дерева. Ты видел недавно, чиппева, как я свалил дерево, видел, 
как эти маленькие твари носились рядом в воздухе, так посуди сам, можно ли их 
сосчитать, хоть вслух, хоть про себя, одними глазами; так можно ли предположить,
 что кто-нибудь в состоянии пересчитать всех бледнолицых на нашей земле?
— Не хочу считать всех, — ответил Быстрокрылый. — Хочу только знать, сколько их 
по эту сторону Великого Соленого озера?
— Это другое дело, с ним легче справиться. Теперь я тебя понял, чиппева: ты 
хочешь узнать, сколько нас, бледнолицых, в стране, которую мы называем Америкой.

— Так, верно, — кивнул чиппева в знак согласия. — Это верно, именно это хочет 
узнать индей.
— Ну, мы время от времени считаем наш народ и, по-моему, приближаемся к истине, 
если в таком трудном деле человек в состоянии приблизиться к истине. Нас всех 
приблизительно около восьми миллионов человек, считая старых и юных, больших и 
маленьких, мужчин и женщин.
— А сколько же у вас воинов? О скво и младенцах не хочу слышать.
— Ага, я вижу, ты настроен сегодня на воинственный лад и хочешь уразуметь, как 
мы выйдем из этой войны с Великим Отцом из Канады. Если считать всех подряд — и 
тех, кто любит воевать, и тех, кто не любит, и тех, кто безразличен, — то 
получится примерно около миллиона, то есть около миллиона мужчин в том возрасте,
 когда они способны воевать.
Быстрокрылый почти целую минуту безмолвствовал. Он и бортник сидели рядом с 
медвежьей тушей, и теперь последний начал готовить свою часть мяса для 
переноски, индеец же неподвижно стоял рядом, погруженный в свои думы. Внезапно 
он, собравшись, видимо, с мыслями, возобновил разговор.
— А что такое миллион, Бурдон? Сколько миллионов бледнолицых в гарнизоне 
Детройта и в гарнизоне на озерах?
— Миллион — это больше, чем листьев на всех деревьях, растущих на прогалинах. — 
Бурдон, возможно, впал в грех преувеличения, но так он сказал. — Да, да, больше,
 чем листьев на всех этих дубах, рядом с нами и далеко от нас. Миллион — число 
огромное, если выстроить миллион людей в одну шеренгу, она, думаю, дотянется до