выдать, насколько его волнует ответ.
— Можно сказать — да, можно смело сказать, что это так. Я вижу очень ясно, что 
на душе у Питера лежит какая-то тайна; но рано или поздно мы ее узнаем. Но 
когда тайна откроется, пусть мир будет готов узнать подлинную историю десяти 
потерянных колен Израиля!
— По моему разумению, — заметил капрал, — этот вождь может порассказать и о 
двадцати, если захочет.
— Но их же было всего десять, брат Флинт, — всего десять вот о них-то он и 
может дать нам полный и замечательно интересный отчет. В один прекрасный день 
мы услышим все; а тем временем стоит, пожалуй, превратить одну из этих хижин в 
подобие гарнизона.
— Тогда лучше укрепить Медовый замок, — сказал Бурдон, — уж если кого-нибудь и 
надо защищать подобным образом, то прежде всего женщин. Ту хижину вы с 
легкостью обнесете частоколом — она и покрепче, и поменьше новой.

Придя к соглашению, все принялись за работу. Капрал вырыл вокруг замка траншею 
в четыре фута глубиной, радуясь работе, как подарку: ему она была не в новинку, 
и он считал, что эта работа — достойное дело для человека служилого. Ни один 
юный выпускник Вест-Пойнта
note 129
, этой альма-матер военного искусства, которой республика обязана своими 
выдающимися успехами в Мексике
note 130
более, чем воинственности своего народа, — ни один молодой искатель славы, 
только что покинувший это славное заведение, не испытывал бы более живого 
удовольствия, возводя свой первый бастион, или контрэскарп
note 131
, или передний скат бруствера, чем капрал Флинт, укреплявший Медовый замок. 
Напомним, что он впервые в жизни оказался во главе, так сказать, саперного 
батальона. До сей поры его уделом было повиноваться, но теперь долг велел ему 
командовать. А так как никто из присутствующих прежде никогда не занимался 
саперными работами, капрал не пытался утаивать свои знания, да они и сами 
просились наружу. В лице Гершома он нашел энергичного и проворного помощника, 
так как к этому времени виски окончательно выветривалось у него из головы, и он 
работал с тем большим рвением, что понимал, насколько эти укрепления необходимы 
для защиты его жены и сестры. Да и пастор Аминь нисколько не гну шалея ни 
мотыги, ни лопаты, ибо, свято веруя в то, что краснокожие жители этих мест — 
прямые потомки детей Израиля, он все же считал их частью избранного народа, 
осужденной Богом на изгнание, отчего они должны были быть более подвержены 
влиянию тех «духов злобы», которых апостол Павел назвал «поднебесными».

Проще говоря, добрый миссионер, хотя и был уверен, что дети лесов непременно 
обратятся и вернутся в лоно своего народа, не мог не заметить состояния 
варварства, в котором они ныне пребывали, а также их величайшего пристрастия к 
чужим скальпам. В новом для себя деле он не мог равняться проворством с 
Гершомом, но некое присущее ему врожденное усердие позволяло ему трудиться 
ревностно и с пользой. Что же до индейцев, то ни один из них не соблаговолил 
прикоснуться к орудиям труда. У Быстрокрылого Голубя, собственно говоря, не 
было такой возможности, так как он от зари до зари пропадал в лесу, на охоте, 
снабжая едой весь отряд; а Питер большую часть своего времени посвящал одиноким 
прогулкам и размышлениям. Этот последний почти не обращал внимания на работы по 
укреплению замка: то ли он знал, что в любой момент может совершить 
предательство и сделать все эти предосторожности тщетными, то ли надеялся на 
преобладающие силы дикарей, которые, как он знал, соберутся на прогалинах. 
Когда ему случалось бросить взгляд на растущие укрепления, в этом взгляде 
сквозило глубочайшее равнодушие; однажды он дошел в своем лицемерии до того, 
что подал капралу идею, благодаря которой, как он выразился на своем ломаном 
английском, «индей не пройдет внутрь, не ударит ножом и томагавком». Это 
напускное безразличие Питера не ускользнуло от бортника, и его недоверие к 
таинственному дикарю еще сильнее уменьшилось, когда он увидел, с каким 
равнодушием тот относится к возводимым заграждениям.
Бурдон не позволял тронуть ни одного дерева возле своего дома. Пока капрал с 
подручными отрывал траншею, он отправился подальше от Медового замка, так что 
совсем потерял его из виду, срубил несколько дубков рядом со своей торной 
дорогой — рекой — и ошкурил их, как требовалось для изгороди. Эту работу он 
делал с видимым удовольствием по двум причинам. Во-первых, ограда могла 
пригодиться впоследствии ему самому как против индейцев, так и против медведей; 
во-вторых, каждый день Марджери, прихватив свое шитье или вязанье, садилась на 
поваленный ствол и смеялась и щебетала, пока» топор делал свое дело. Три раза 
Питер присоединялся к ним, сопровождая Цветика и выказывая такую доброту в 
обращении и такое внимание к ее очаровательным маленьким прихотям в выборе 
цветов для букета, что это сделало бы честь и человеку, принадлежащему к более 
высоким и цивилизованным кругам общества.
Тем не менее читатель не должен делать вывод, что индеец, внешне почти не 
проявляющий внимания к скво, лишен естественных чувств или черт характера, 
свойственных мужчине. В некоторых отношениях его рыцарская преданность 
прекрасному полу, пожалуй, не уступает чувствам тех, кто любит демонстрировать 
подобное, причем чаще по привычке и напоказ, чем по каким-либо иным причинам. 
Разумеется, краснокожий остается дикарем, вне всяких сомнений; но это дикарь, 
обладающий столь многими чертами благородства и мужественности, пока он не