коленопреклонения то одного, то другого из тех, кому запах виски так сладок, 
без слов говорили о содержании беседы; но еще понятнее о нем говорили 
красноречивые, выразительные жесты, запальчивые выкрики и огненные взгляды, 
которые перебегали с лиц собеседников на заколдованное место, освященное 
пролитым виски. Поглощенный наблюдениями и усилиями угадать, какое впечатление 
произвело необычайное событие на умы диких жителей леса, Бурдон внезапно 
заметил, что нос его каноэ высунулся из зарослей риса у самого берега и лодка 
скользит уже по чистой воде, футах в десяти от тех двух индейцев, которые до 
сих пор спорили поодаль от остальных. Ремешок, заменявший якорь, развязался, и 
южный ветер или, скорее, маленькая буря гнал легкое суденышко к берегу.
Если бы предоставилась возможность, бортник спасся бы бегством. Но он оказался 
на виду слишком неожиданно и быстро и сообразил, что его могли подстрелить из 
винтовки прежде, чем бы заметил, что приближается к двум воинам. Весло осталось 
на корме, и, как бы живо ни действовал бортник, он не успел бы взяться за весло,
 прежде чем лодка ткнется носом в берег. В таком положении, если бы даже и было 
время, чтобы остановить каноэ, ему оставалось только грести руками.
Бурдон понял свое положение без долгих размышлений; и хотя сердце у него 
захватило, когда он увидел, что остался без прикрытия, он мгновенно решил, как 
будет действовать. Вы дать свою тревогу было так же губительно, как и пытаться 
бежать; коль скоро случай вынудил его нанести, так сказать, визит, он решил 
придать ему видимость дружеского посещения, а заодно и добавить малую толику 
«колдовства» и магии, чтобы поразить воображение суеверных существ, в чьи руки 
он так незадачливо угодил.
Как только каноэ коснулось берега — а это случилось через секунду после того, 
как оно вышло из укрытия, — Бурдон встал и, протягивая руку индейцу, стоявшему 
ближе, приветствовал его неким составным словом: «Саго!» Воин негромко 
вскрикнул, сообщая о прибытии гостя, для которого этот визит был столь же 
неожиданным, как и для индейцев, своему собеседнику и остальным индейцам у 
костра. Это вызвало некоторое смятение, и бортник в мгновение ока был окружен 
дикарями.
При встрече индейцы проявили сдержанность и невозмутимое достоинство, 
отличающее воинов, вышедших на тропу войны и старающихся вести себя как 
подобает мужчинам. Бортник обменялся рукопожатиями с некоторыми из них, и его 
приветствие было принято с полнейшим спокойствием, если и не с абсолютным 
доверием и дружелюбием. Эта небольшая церемония позволила нашему герою окинуть 
взглядом смуглые лица, которым боевая раскраска придавала зверское выражение, а 
заодно и обдумать собственное поведение. Ему пришла в голову счастливая мысль 
притвориться «колдуном-знахарем» и использовать удачный случай с виски для 
своих пророчеств и фокусов. Он начал с того, что осведомился, говорит ли 
кто-нибудь по-английски, не полагаясь на свое слабое знание языка оджибвеев, на 
котором говорят многочисленные племена этого широко расселившегося по стране 
народа. Несколько индейцев могли сносно объясняться по-английски, а один владел 
языком достаточно, чтобы облегчить объяснения, хотя вряд ли мог сделать их 
приятными. Но так как дикари почти сразу же пожелали осмотреть каноэ и его груз,
 а уж потом выслушать объяснения гостя, Бурдону пришлось согласиться и 
позволить молодым людям удовлетворить свое любопытство.
Бортник отправился в свой опасный рейд на собственном каноэ. Однако, перед тем 
как покинуть южный берег, он облегчил утлое суденышко, выгрузив на берег все, 
что не могло ему понадобиться. А так как почти половина его имущества уже была 
в каноэ Склада Виски, работа не заняла много времени, и, на счастье нашего 
героя, он проявил благоразумие и чувство меры. Он старался только лишь 
облегчить каноэ и прибавить ему ходу на случай бегства: но, как оказалось, он, 
сам того не зная, спас немалую часть своего имущества. Индейцы нашли в каноэ 
только одну винтовку с припасом пороха и пуль, несколько мелочей из домашнего 
хозяйства бортника, которые он не счел нужным выгружать, да весла. Весь запас 
меда, шкуры и пищевые припасы, а также лишний порох и свинец — короче говоря, 
все остальное имущество Бурдона — находились в полной безопасности на другом 
берегу реки. Наиболее ценной Добычей потаватоми была сама лодка, которая давала 
им возможность переправиться через Каламазу или добраться до любого другого 
места водным путем.
Но пока что ни одна из сторон не обнаруживала никаких признаков враждебности. 
Бортник делал вид, что его не интересует судьба винтовки и даже каноэ, а дикари,
 проверив лодку и ее содержимое, вернулись к гостю, чтобы еще раз осмотреть и 
его с любопытством столь же жгучим, сколь полным недоверия. Теперь настало 
время для более или менее вразумительной беседы гостя с вождем, который говорил 
по-английски и был известен в большинстве северо-восточных гарнизонов под 
именем Удар Грома, или, сокращенно, Гром, что вполне отвечало его грозному виду,
 хотя репутация у этого человека была вполне приличная в глазах тех, кто всякое 
злословие привык считать клеветой. Еще ни один человек не обижался на то, что 
на него не возводят напраслину.
— Кто убил и снял скальп с моего юного воина? — спросил Гром без обиняков.
— Разве мой брат потерял воина? — услышал он хладнокровный ответ. — Да, я вижу, 
это так. Колдун может видеть все, даже в темноте.
— Кто убил, если можешь видеть? Кто снял скальп?
— И то и другое сделал враг, — отвечал Бурдон тоном прорицателя. — Да, враг 
снял с него скальп.
— Кто это сделал, а? Зачем пришел сюда взять скальп потаватоми, когда военная 
тропа закрыта?
— Потаватоми, колдуну надо всегда говорить правду. Нельзя скрыть правду от него.
 Тропа войны открыта; и тропа эта длинна и трудна. Мой Великий Отец в