сидеть, выжидая, когда придет его час.
Хотя индеец благодаря традиционной выдержке прекрасно владеет собой, он тем не 
менее всего лишь человек со всеми присущими ему слабостями. Убедительным 
доказательством этой истины служит Дубовый Сук. Только что преуспев неожиданно 
для себя в искусстве красноречия, он не мог упустить случай еще раз блеснуть 
своими способностями. Поэтому следом за Питером поднялся он.
— Братья мои, — начал Дубовый Сук, — меня назвали по имени дерева. Вы все 
знаете, какого именно. Это дерево не годится для лука и стрел; оно не пригодно 
и для каноэ; костер из него получается не лучший, хотя оно горит и дает при 
этом тепло. У него мало применений. Есть его нельзя. Сока, как у клена, годного 
для питья индеям, в нем нет. Метлы из него плохие. Но у него, как у всех 
деревьев, есть ветки, и ветки эти твердые. Твердые ветки — хорошие ветки. Сучья 
дуба не гнутся, как сучья ивы, ясеня или пекана.
Братья, я Дубовый Сук. И я не хочу гнуться. Если я что решил, то пусть так оно 
и остается. А решение мое в том, что нужно снять скальпы со всех бледнолицых, 
которые сейчас на прогалинах. И менять его я не собираюсь. Дуб ломается, но не 
сгибается. Дуб тверд.
И Дубовый Сук уселся, вполне довольный тем, что он дважды за один день 
отличился красноречием. Правда, на сей раз его краткое, но очень поучительное 
сообщение о позиции, занимаемой им в обсуждаемом вопросе, было встречено с 
меньшим воодушевлением, хотя и с уважением. Некоторые вожди сочли аналогию 
между именем человека и принятым им решением если не совсем логичной, то, во 
всяком случае, вполне допустимой. А что человек должен поступать в соответствии 
со своим именем, казалось им более чем справедливым. Если имя его напоминает о 
твердости, значит, и ему подобает быть твердым. В этом они ненамного отличаются 
от людей цивилизованных, которые слишком часто склонны действовать вопреки 
своим убеждениям, лишь бы не выходить, как говорится, «из образа», присущего, 
по их мнению, им.
Неожиданная поддержка со стороны Дубового Сука не только удивила, но и 
обрадовала Унгкве. Он достаточно хорошо знал человеческую натуру, чтобы понять 
— подоплекой непредвиденной оппозиции Дубового Сука служило нахлынувшее на того 
честолюбивое желание противоречить великому таинственному вождю Питеру; и 
Унгкве это как раз пришлось по душе.
Оппозиции, исходящей из разума, всегда можно противопоставить разумные же 
доводы, если таковые существуют; иное дело противостояние, порождаемое 
каким-либо чувством — оно, как правило, отличается большим постоянством. Все 
это отлично понимал и умел использовать вождь невзрачного вида по имени Хорек. 
Он счел момент подходящим и решил «ковать железо, пока оно горячо». После 
приличествующей обычаям паузы хитрый индеец поднялся и с благоговением оглядел 
присутствующих, словно сомневаясь, смеет ли он высказывать свои мысли в 
присутствии столь многих мудрых вождей. Показав таким образом, сколь ничтожным 
он считает себя перед лицом почтенного собрания, он начал говорить.

— Меня зовут Хорек, — сообщил он скромно. — Мое имя не повторяет названия 
самого могущественного из лесных великанов, как имя моего брата; хорек — 
разновидность крысы
note 149
, животного, живущего своим умом. Меня назвали правильно. Мое племя не ошиблось,
 дав мне это имя. Но не у всех индеев есть свои имена. У моего великого брата, 
который однажды сказал нам, что надобно снимать скальпы со всех белых, а теперь 
говорит, что скальпы снимать надо, но не со всех белых, у него имени нет. 
Бледнолицые зовут его Питером. Это хорошее имя. Но это имя бледнолицых. Мне бы 
хотелось узнать настоящее имя моего брата. Нам неведомо, к какому народу он 
принадлежит, к какому племени. Одни говорят, что он оттава, другие — что айова, 
а иные даже полагают, что он сиу. Я слышал, что он из Делавэра
note 150
, из Страны восходящего солнца. Есть и такие среди индеев, которые думают и 
говорят, что он чироки! Но у этих людей вместо языка змеиное жало. Я этому не 
верю. Это ложь. Так говорят лишь для того, чтобы навредить моему брату. Так 
говорят плохие индеи. Но нам безразлично, что говорят они. Пусть говорят.

Братья мои, я хочу, чтобы мы знали, из какого племени этот великий вождь, 
который то велит снимать скальпы, то велит не снимать. Может, тогда мы поймем, 
почему он говорит по-разному. Я верю всему, что он говорит, но желал бы знать, 
почему он так говорит. Всегда хорошо знать, почему мы верим тому или иному. Я 
слышал, как мой брат посоветовал отпустить этого бортника к его народу, но не 
понимаю, почему это было бы правильнее всего. Наверное, это потому, что я 
бедный индей: недаром меня зовут Хорьком. Я то самое животное, которое 
пролезает в маленькие отверстия. Такова моя природа. Бизон скачет по открытым 
прериям, и догнать его по силам только всаднику. А с хорьком все иначе: он 
пролезает в маленькие отверстия. Но он всегда смотрит, куда идет.
Великий вождь без имени и племени говорил о скво бортника. Этот вождь боится 
такого великого колдуна и желает, чтобы он ушел, взяв с собой все, что есть в 
его вигваме. У него нет скво. В его доме живет молодая скво, но она не его скво.
 А значит, нет нужды отпускать ее вместе с колдуном. Если мы возьмем ее скальп, 
это не может обернуться для нас вредом. Здесь мой брат ошибается. Пчелы жужжали 
слишком близко — от его уха. А у хорьков, как у всех прочих животных, острый 
слух; и я слышал, что эта молодая скво вовсе не приходится скво бортнику.
Ежели индеям надлежит брать скальпы со всех бледнолицых, то почему бы нам не 
начать с тех, что уже находятся в наших руках? Нож готов, голова рядом, нужна