что они все любопытные. А жены краснокожих как?
— То же самое. Любопытства много. Скво есть скво, при любом цвете кожи.
— Жаль, Питер, что вы так плохо думаете о скво. Или у вас никогда не было скво, 
жены или дочери?
По мрачному лицу индейца промелькнул отблеск сильного чувства — словно 
электрический разряд полыхнул в полночь на грозовой туче; но он исчез с такой 
же быстротой, с какой появился, и мрачный лик, словно вырезанный из камня, 
принял свое обычное суровое и сосредоточенное выражение.
— Все вожди иметь скво, все вожди иметь детей, — гласил его ответ после 
некоторого промедления. — Это хорошо, а?
— Иметь детей, Питер, всегда хорошо, особенно если дети хорошие.
— Может, хорошо для бледнолицых, нехорошо для индея. Ребенок родится — 
бледнолицый рад, а индей огорчается.
— Я хочу надеяться, что это не так. Почему индей огорчается, видя, как его сын 
смеется?
— Смеется, да, смеется, пока он маленький, может быть; он маленький, не знает, 
что происходит. А индей вырастет и перестает смеяться. Дичи нет; земли нет; 
полей нет. Нет места индею — все забирать бледнолицый. Бледнолицый парень 
смеется, а краснокожий парень плачет. Вот как это есть.
— Нет, Питер, нет, я не хочу, чтобы это было так. У краснокожего столько же, 
нет, не столько же, а больше прав на эту страну, чем у нас, у белых. И Бог 
распорядился, чтобы он сполна получал свою долю от богатства этой страны.
Весьма возможно, что Марджери обязана своей жизнью этому искреннему взрыву 
чувств, которые она высказала с добротой и искренностью, не оставлявших 
сомнений в том, что они исходят от чистого сердца. Как странно устроен человек! 
Минутой раньше Питер, вынашивая планы расправы со всеми белыми, не делал 
никакого исключения для этой девушки; напротив, думая о предстоящем 
жертвоприношении, он часто сожалел, что молодые бледнолицые, в том числе 
бортник и его будущая скво, не были задушены еще в колыбели. Но все изменилось 
в мгновение ока благодаря правдивым пылким словам Марджери, которая в жизненно 
важном деле, неотступно занимавшем все мысли Питера, встала на сторону правых. 
Подобные проявления любви к ближним, завещанной Творцом своим ученикам во 
второй заповеди, лишний раз доказывают, что человек создан Им по Своему образу 
и подобию. Проявления эти, порой совершенно неожиданные, неизменно отмечены 
печатью божественной сущности. Без этих спорадических проблесков достоинств, до 
поры до времени дремлющих внутри нас, судьба нашей расы внушала бы отчаяние. Мы,
 однако, находимся в надежных и милосердных руках; и все замечательные события, 
происходящие в этот момент вокруг нас, представляют собой не что иное, как 
постоянно предпринимаемые Провидением шаги по направлению к славной цели. Среди 
средств к ее достижению найдутся и ошибочные, и заведомо ложные, и ни одно, 
наверное, не будет достаточно мудрым, чтобы наставить нас точно на путь 
истинный, по которому нам следует идти; но даже преступления, ошибки и 
заблуждения станут средством, помогающим достигнуть предназначения, 
предначертанного еще до основания этого мира.
— Моя дочь так желает? — отозвался Питер на горячий порыв Марджери. — Разве 
бледнолицая скво может желать, чтобы индеям оставлять земли для охоты?
— Тысячи белых этого хотят, Питер, и я в том числе. Часто, очень часто мы 
беседуем об этом, сидя вокруг семейного огня, и даже Гершом, когда его голова 
не затуманена «огненной водой», думает так же, как и мы все. И Бурдон тоже так 
думает, я знаю. Я слышала, как он говорил, что надо бы конгрессу принять закон, 
запрещающий белым в будущем забирать земли у индейцев.
В течение нескольких минут, пока целеустремленная жестокость Питера не желала 
уступать место обуревавшим его благородным чувствам, лицо индейца являло собой 
весьма занимательный вид: сначала оно выразило удивление; затем — раскаяние; и 
наконец — симпатию, долго дремавшую в глубине души Питера, но теперь навсегда 
утвердившуюся в ней. Марджери, конечно, заметила смену выражений на лице своего 
собеседника, но ей не хватало проницательности, чтобы проследить все нюансы 
мысли этого сурового дикаря; впрочем, и то немногое, что она смогла увидеть и 
понять, вселило в нее надежду.
Итак, всемогущее Божественное Провидение свойственными ему способами исполняло 
свой милостивый замысел, а бортник тем временем шел к той же цели, но своими 
путями. У него, естественно, не было ни малейшего представления о том, что было 
сделано ради него в последние несколько минут и какой опасности он подвергает 
задуманное им дело тем, что прибегает к уловкам, по его мнению, очень умным, но 
на самом деле лишенным простоты и правдивости, то есть тех качеств, которые 
делают безупречными все, ниспосылаемое свыше. И тем не менее хитрости Бурдона 
могли сыграть свою роль для приближения грядущих событий, а может, и были 
предназначены запустить тот нравственный механизм, который во благо окружающим 
действовал ныне в груди у Питера.
Мы напомним читателю, что бортник не расставался с маленькой подзорной трубой, 
составлявшей неотъемлемую часть его профессионального оснащения. Труба давала 
ему возможность наблюдать за пчелами, влетающими и вылетающими из ульев, даже 
находящихся на самых высоких деревьях, и таким образом избавляла его иногда от 
многочасовых поисков. Сейчас он вооружился трубой, ибо на высохшем дереве, 
стоявшем чуть поодаль от остальных, близ дальней границы рощицы, привлекавшей к 
себе всех пчел, заприметил какой-то предмет. Разглядеть его на таком расстоянии 
простым глазом было бы невозможно, но даже мимолетный взгляд в трубу сообщил 
бортнику, что это медведь. Медведи были заклятыми врагами бортника, он часто 
встречался нос к носу с этими любителями меда и не раз был вынужден вступать с 
ними в единоборство за обладание заветным лакомством. Но этот косолапый