торые стесняли бы их движения во время разведки,  оставив
при себе только револьверы.
   И вот они поползли, сдерживая дыхание, с чисто кошачьей ловкостью  обходя
малейшие препятствия.
   Они  продвинулись  таким  образом  на  триста-четыреста   метров,   когда
Сорви-голова, находившийся  впереди,  различил  шагах  в  двадцати  от  себя
какую-то  темную  массу.  Вглядевшись,  Жан  убедился,  что  ему  навстречу,
распластавшись на животе, ползет человек. Легкий, еле слышный шелест выдавал
каждое его движение.
   Благоразумие требовало от Жана Грандье сомкнуть линию разведки и  поднять
тревогу. Разведчик должен по возможности избегать боя.
   Но попробуйте говорить о благоразумии с парнем, который  на  каждом  шагу
так и ищет случая оправдать свое энергичное и славное прозвище!
   "Английский разведчик! - мелькнуло  в  голове  Жана.  -  Я  в  два  счета
подцеплю его и возьму в плен".
   Сорви-голова поднялся, в  несколько  гигантских  прыжков  очутился  возле
английского разведчика, бросился на него и что  есть  силы  сдавил  в  своих
объятиях. Но что за чудо! Его пальцы ощутили лишь пустоту, вернее -  рых-лую
грубошерстную ткань, по всей вероятности, одеяло. Однако  вместе  с  тем  он
почувствовал и сопротивление.
   Чьи-то невидимые руки тянули к себе одеяло, очевидно,  за  привязанные  к
нему бечевки.
   -   Меня   провели!   -   прошептал   Сорви-голова,   постигший   наконец
легкомысленность своего поведения.
   Увы, провели не его одного! Его товарищи точно так же, как и он, полонили
вместо вражеских разведчиков тряпье.
   Но к чему эта уловка?
   Только для того, чтобы заманить их, взять  в  плен  и  напасть  затем  на
бурских часовых, мирно дремавших с трубкой во рту.
   Все произошло в несколько секунд.
   Два  взвода  англичан  -  о,  эти  не  скрывались!  -  окружили  капитана
Молокососов и его товарищей, схватили и повалили их прежде, чем  они  успели
крикнуть.
   Насмешливый голос сказал по-английски: - Эти  юные  болваны  попались  на
удочку. Полузадушенный Сорви-голова зарычал от бешенства.
   - Молчание или смерть! - приказал тот же голос. - Вперед, и без шума!
   Сорви-голова понял грозившую бурам опасность. Во что бы то ни стало  надо
предупредить их, поднять тревогу, хотя бы ценою собственной жизни.
   Подобно рыцарю Д'Ассасу*, он ни минуты не колебался.
   Отчаянным усилием он вырвался из рук солдата,  сжимавшего  его  горло,  и
пронзительно закричал:
   - Тревога!.. Тревога!.. Англичане!..
   Солдат занес саблю над его головой и непременно рассек  бы  ее,  если  бы
Сорви-голова не уклонился В то же мгновение он выхватил  свой  револьвер  и,
выстрелив в упор, убил солдата. Потом, чувствуя, что все равно  пропал,  Жан
крикнул насмешливо;
   - Не вышло! Испорчен сюрприз, господа англичане!.. Навсегда запомните эту
последнюю шутку, которую сыграл с вами Сорви-голова!
   Он сделал было попытку выпустить во врагов  еще  несколько  оставшихся  в
револьвере пуль, чтобы как можно дороже продать свою жизнь, но множество рук
уже схватили его В то же мгновение десятки здоровенных кулаков обрушились  и
на других Молокососов.
   Жана, вероятно, прикончили бы тут же, если бы до чьих-то  ушей  не  дошло
так гордо брошенное им слово: "Сорви-голова".
   - Не убивайте его! Это Брейкнек*! Тому, кто приведет его  живым,  обещано
двести фунтов! - завопил кто-то истошным голосом.
   Жану повезло, он оказался счастливей героя Клостеркампа: он жив и  знает,
что принесенная им жертва не оказалась напрасной, - буры услыхали его крик и
выстрел
   В бурском лагере уже протрубили тревогу. Мгновенно ожили окопы, загремели
выстрелы, загудели большие пушки... Ночная атака была отбита.
   Зато Сорви-голова и его товарищи попали в плен Навсегда умолкли креол  из
Реюньона и молодой итальянец  Пьетро  Один  только  капитан  Брейк-нек,  как
называли англичане Жана, мог самостоятельно передвигаться, остальные были  в
таком состоянии, что их пришлось нести.
   Вот они уже в английском лагере. По тому. как часто повторялось  его  имя
английскими солдатами, капитан Молокососов  понял,  что  он  пользуется  тут
столь же почетной, сколь и опасной популярностью.
   Пленников побросали как попало в каземат, стены которого  были  выложены,
словно блиндаж, железнодорожными рельсами, и заперли, не дав ни корки хлеба,
ни глотка воды.
   Бедные сорванцы провели тяжелую  ночь;  их  мучила  жажда,  они  истекали
кровью и задыхались. Сорви-голова утешал и подбадривал товарищей,  насколько
это было возможно, но, несмотря на все старания, так и не смог перевязать их
раны в этой кромешной тьме.
   Наконец наступил день. Разумеется, он облегчит их участь!
   Первым из каземата извлекли капитана Сорви-голова. Его привели к офицеру.
   Судя по форме доломана  цвета  хаки,  на  эполетах  которого  вышиты  две
золотые звезды,  это  был  драгунский  капитан  С  нескрываемой  иронией  он
разглядывал  капитана  Молокососов,  которого  окружили  четыре   английских
солдата, прямые, как деревянные истуканы, и надменные, как истые англича