- Вперед, и без шума!
   Сорви-голова понял грозившую бурам опасность. Во что бы то ни стало  надо
предупредить их, поднять тревогу, хотя бы ценою собственной жизни.
   Подобно рыцарю Д'Ассасу*, он ни минуты не колебался.
   Отчаянным усилием он вырвался из рук солдата,  сжимавшего  его  горло,  и
пронзительно закричал:
   - Тревога!.. Тревога!.. Англичане!..
   Солдат занес саблю над его головой и непременно рассек  бы  ее,  если  бы
Сорви-голова не уклонился В то же мгновение он выхватил  свой  револьвер  и,
выстрелив в упор, убил солдата. Потом, чувствуя, что все равно  пропал,  Жан
крикнул насмешливо;
   - Не вышло! Испорчен сюрприз, господа англичане!.. Навсегда запомните эту
последнюю шутку, которую сыграл с вами Сорви-голова!
   Он сделал было попытку выпустить во врагов  еще  несколько  оставшихся  в
револьвере пуль, чтобы как можно дороже продать свою жизнь, но множество рук
уже схватили его В то же мгновение десятки здоровенных кулаков обрушились  и
на других Молокососов.
   Жана, вероятно, прикончили бы тут же, если бы до чьих-то  ушей  не  дошло
так гордо брошенное им слово: "Сорви-голова".
   - Не убивайте его! Это Брейкнек*! Тому, кто приведет его  живым,  обещано
двести фунтов! - завопил кто-то истошным голосом.
   Жану повезло, он оказался счастливей героя Клостеркампа: он жив и  знает,
что принесенная им жертва не оказалась напрасной, - буры услыхали его крик и
выстрел
   В бурском лагере уже протрубили тревогу. Мгновенно ожили окопы, загремели
выстрелы, загудели большие пушки... Ночная атака была отбита.
   Зато Сорви-голова и его товарищи попали в плен Навсегда умолкли креол  из
Реюньона и молодой итальянец  Пьетро  Один  только  капитан  Брейк-нек,  как
называли англичане Жана, мог самостоятельно передвигаться, остальные были  в
таком состоянии, что их пришлось нести.
   Вот они уже в английском лагере. По тому. как часто повторялось  его  имя
английскими солдатами, капитан Молокососов  понял,  что  он  пользуется  тут
столь же почетной, сколь и опасной популярностью.
   Пленников побросали как попало в каземат, стены которого  были  выложены,
словно блиндаж, железнодорожными рельсами, и заперли, не дав ни корки хлеба,
ни глотка воды.
   Бедные сорванцы провели тяжелую  ночь;  их  мучила  жажда,  они  истекали
кровью и задыхались. Сорви-голова утешал и подбадривал товарищей,  насколько
это было возможно, но, несмотря на все старания, так и не смог перевязать их
раны в этой кромешной тьме.
   Наконец наступил день. Разумеется, он облегчит их участь!
   Первым из каземата извлекли капитана Сорви-голова. Его привели к офицеру.
   Судя по форме доломана  цвета  хаки,  на  эполетах  которого  вышиты  две
золотые звезды,  это  был  драгунский  капитан  С  нескрываемой  иронией  он
разглядывал  капитана  Молокососов,  которого  окружили  четыре   английских
солдата, прямые, как деревянные истуканы, и надменные, как истые англичане.
   Вдоволь  наглядевшись,  драгунский  капитан  без   дальних   околичностей
приступил к допросу:
   - Так, значит,  вы  и  есть  тот  самый  француз,  известный  под  именем
"Сорви-голова", командир интернациональною отряда юных волонтеров?
   - Да, это я! - гордо ответил Жан Грандье, глядя прямо в лицо офицеру.
   Офицер зловеще улыбнулся, расстегнул свой доломан, вынул  из  внутреннего
кармана  небольшой  бумажник  и  достал  оттуда  сложенную  вдвое   визитную
карточку.
   С нарочитой и насмешливой медлительностью он разогнул  ее  и,  поднеся  к
глазам Жана Грандье, произнес:
   - Значит, вы - автор этого фарса?
   Сорви-голова узнал одно из писем, которые он разослал после смерти Давида
Поттера пяти членам военного суда.
   Он напоминал в этом письме, что бур приговорил к смерти  своих  судей,  а
он, Сорви-голова, исполняя последнюю волю своего друга,  поклялся  истребить
их всех.
   Слово "фарс" прозвучало в ушах Сорви-головы как пощечина. Он покраснел  и
крикнул:
   - Этот фарс кончится вашей смертью!
   - Я капитан Руссел,-продолжал, улыбаясь, офицер, - командир  второй  роты
седьмого драгунского полка. Как видите, осужденный на смерть чувствует  себя
неплохо.
   - Поживем - увидим, - без признака смущения ответил Жан.
   - Милый мой французик, вы настоящий хвастун! Советую вам  прекратить  эти
шутки. Вам не удастся взбесить меня,  честное  слово!  Скорее  вы  добьетесь
кнута.
   - Человека, голову  которого  оценили  в  двести  фунтов,  не  наказывают
кнутом... Между прочим, моя голова стоит гораздо больше.  Кроме  того,  я  -
солдат и требую, чтобы со мной обращались, как подобает обращаться с пленным
воином. Я убил столько ваших людей, что вполне заслуживаю такого обращения.
   Офицер слегка  побледнел,  закусил  ус  и,  перестав  наконец  улыбаться,
отрывисто, точно пролаял, крикнул:
   -  Нужна  информация!  Отвечайте!  Отказываться  не  советую.  Все  равно
заставим.
   - Спрашивайте! - Сколько буров против наших линий?;
   - Восемь дней назад их было вполне достаточно, чтобы побить вас, хотя вас
было во много раз больше.
   Офицер побледнел еще сильнее. - Сколько у вас ружей? - продолжал он.
   - Маузеров? Не знаю. Но ли-метфордов* около  тысячи:  мы  отобрали  их  у
ваших солдат.
   - Последний вопрос: что стало с герцо