У Сахалина корабли простояли несколько дней. Гавань, где они остановились, была 
названа гаванью де Лангля. Покинув гавань де Лангля, «Компас»и «Астролябия» 
направились вдоль сахалинского побережья на юг. Лаперуз хотел определить южную 
точку новооткрытого острова. Это ему удалось. Лаперуз выяснил, что Сахалин 
тянется почти до острова Хоккайдо — самого северного из островов Японии.

Он провел свои фрегаты узким проливом, отделяющим Сахалин от Хоккайдо и вышел в 
Охотское море. Пролив между Сахалином и Хоккайдо был назван проливом Лаперуза.



В гостях у русских

Корабли шли к северо-востоку и приближались к русским владениям на полуострове 
Камчатка. Там экспедиции предстояло расстаться с Бартоломеем Лессепсом, который 
должен был сухим путем, через Сибирь доставить в Париж отчет о путешествии 
Лаперуза.

Скоро заметили длинную цепь безлюдных Курильских островов. Здесь, между 
островами Симушир и Уруп, Лаперузу посчастливилось найти до тех пор никому не 
известный пролив, который дал ему возможность выйти из Охотского моря в Тихий 
океан. Пролив этот он в честь своего корабля назвал проливом «Буссоль», что 
по-французски значит «Компас».

5 сентября увидели берег Камчатки. На черных утесах уже лежал снег.

Два дня спустя фрегаты вошли в Авачинскую бухту — самую удобную гавань на 
Камчатке. В глубине губы стоял русский городок Петропавловск. Вход в Авачинскую 
губу узок, но очень глубок. А сама губа так широка и просторна, что в ней без 
труда могли бы разместиться все корабли французского и английского флотов. 
Высокие береговые скалы служат надежной защитой от ветров, и даже в самую 
страшную бурю стоящие в губе суда защищены от волн и вихрей.

Городок Петропавловск состоял из нескольких десятков бревенчатых изб и 
маленькой деревянной церкви. Изба губернатора была чуть побольше остальных. 
Лаперуз, войдя в гавань, по обычаю приветствовал город одиннадцатью пушечными 
выстрелами. На берегу в ответ одиннадцать раз охнула маленькая пушечка.

Петропавловцы встретили гостей приветливо. Этот крохотный, заброшенный на край 
света городок не был избалован частыми посещениями гостей.

Жители Петропавловска готовы были по целым дням разглядывать какого-нибудь 
курьера, приехавшего к губернатору из Охотска. Естественно, что появление 
блестящих иностранных моряков, повидавших весь свет, было настоящим праздником 
для скучающих горожан.

Губернатор передал Лаперузу письма, прибывшие из Парижа через Сибирь. Письма 
эти написаны были очень давно, потому что почта через Сибирь шла в те времена 
не меньше года.

Именитейшие жители города устроили бал, на который пригласили всех французских 
офицеров. Бал состоялся в избе губернатора. Гости расселись на деревянных нарах.
 На балу присутствовали все петропавловские дамы — тринадцать женщин. Только 
три из них были русские, все остальные — камчадалки. Разговор сначала не 
клеился, потому что один только губернатор говорил по-французски. Но потом 
появился Лессепс, который заговорил на ломаном русском языке. Он бессовестно 
коверкал слова, но все же его понимали, и он мог служить переводчиком.

— Я бил ф Петербург, — сказал Лессепс. — Я знаком ваша царица Катерина!

Начались танцы. Жители Петропавловска не умели танцевать, как танцуют в Париже, 
и поэтому французам поплясать не пришлось. Но зато остальные гости плясали 
вволю. Они плясали только одну пляску — русскую, — и плясали до полуночи, к 
великому удовольствию французов, которым она очень понравилась. Потом стали 
просить камчадалов показать свои пляски. Те охотно согласились.

На другой день Бартоломей Лессепс, захватив письма Лаперуза, покинул экспедицию 
и отправился в дальний путь. Дорога с Камчатки в Петербург была самой длинной 
сухопутной дорогой в мире. Чтобы проскакать ее всю из конца в конец, нужно было 
потратить по крайней мере год. В Петербурге Лессепс должен был сесть на корабль 
и поехать во Францию.

Лессепс весело прощался со своими товарищами по путешествию. Море уже успело 
ему надоесть. Он радовался, что через год снова увидит блестящий петербургский 
двор Екатерины II.

— До свиданья! — весело говорил Лессепс, собираясь в дорогу. — Годика через два 
мы встретимся в Париже.

— Прощайте! — отвечали ему. — Кто знает, суждено ли нам когда-нибудь увидеться!