Иногда рыба была так велика, что веревка не выдерживала и лопалась. Рыба 
уплывала, унося острогу. Но случалось, что через несколько дней эта самая рыба 
попадалась вторично, и моряки вытаскивали свою старую острогу из ее спины. Это 
очень их удивляло.

— Одни и те же рыбы плывут за нами вот уже вторую тысячу миль! — говорили они.

5 мая перешли экватор и вступили в Северное полушарие. Опять по ночам вместо 
Южного Креста на небе сияла Большая Медведица.

28 мая 1786 года увидели горы Гавайского архипелага. Неведомое море между 
островом Пасхи и Гаваями было пройдено. Лаперуз приказал снять корзину с мачты. 
Ему не повезло. Среди этого огромного водного пространства, куда никогда до 
него не заглядывали мореплаватели, он не нашел ни одного острова.



Лаперуз у Гавайских островов

Гавайские острова, как большие зеленые клумбы, возвышались над синей гладью 
океана. Нежные очертания кудрявых гор дрожали в прозрачном воздухе.

Фрегаты вошли в пролив между двумя островами. Справа был остров Мауи, на 
котором Кук был убит, слева — остров, который Кук видел издали. Лаперуз 
повернул налево.

Остров был цветущим садом. Даже гул прибоя не мог заглушить пронзительного 
щебета птиц. Высокие пальмы кивали кораблям кудрявыми головами. С гор текли 
ручьи и, пробежав сквозь многолюдные деревни, впадали в море. Вокруг деревень 
росли бананы, посаженные прямыми рядами. Ветер доносил с берега сладкий запах 
цветов.

Но подойти к этому острову оказалось нелегким делом. Лаперуз нигде не мог найти 
бухту. А остановиться прямо посреди пролива между двумя островами было слишком 
опасно — порывистый сквозной ветер сорвал бы фрегаты с якорей. Даже в шлюпках 
нельзя было высадиться, потому что у берега бушевал прибой, с которым не 
справится ни одна шлюпка. Команда сжимала кулаки от досады. Особенно ручьи 
соблазняли моряков. Вода, взятая в Консепсионе, начала портиться, и пить ее 
было неприятно.

Лаперуз повел фрегат вокруг острова. Он надеялся найти бухту с другой стороны. 
А между тем с берега сорвалась целая флотилия быстрых лодок, нагруженных всякой 
всячиной: живыми свиньями, рыбой, бананами, кокосами и какими-то красными 
тканями. Лодки пытались пристать к кораблям. Однако, едва они подходили к 
«Компасу» или «Астролябии», как волны, поднятые кораблем, переворачивали их 
кверху днищем. Но гавайцы, как и все полинезийцы, удивительные пловцы. Они 
снова переворачивали свои лодки, спасали тонущих свиней, вылавливали кокосы и 
опять неслись за фрегатами.

Фрегаты обогнули остров. Едва они обошли мыс, вид острова совершенно изменился. 
Тут не было ни лесов, ни ручьев. Куда ни кинешь взор — всюду одни голые бурые 
камни. Только у редких крохотных деревушек торчали тощие стволы пальм да 
зеленела хилая травка. На этом острове все потоки текли с гор в одну сторону, 
оставляя другую безводной. За какой-нибудь час наши путешественники из пышного, 
благоухающего, напоенного жизнью сада попали в иссушенную солнцем пустыню.

Но зато здесь Лаперузу без труда удалось найти удобную гавань. Уже стемнело, 
когда «Компас»и «Астролябия», войдя в нее, бросили якоря.

Тотчас же фрегаты были окружены лодками. Особенно много собралось их возле 
«Компаса». Гавайцы целыми толпами лезли на палубу, таща с собой свои товары.

Лаперузу не хотелось пускать на корабль гавайцев, убивших капитана Кука. Он 
боялся их. Наступила ночь — уследить за ними в темноте будет очень трудно. 
Торговлю можно начать и завтра.

Выйдя на палубу, Лаперуз оглушительно закричал в рупор:

— Табу! Табу!

Это слово Лаперуз прочитал в дневнике Кука. Кук говорит, что все полинезийцы 
боятся слова «табу» больше всего на свете. Все страшное и священное, все, к 
чему нельзя прикасаться, они называют «табу».

— Табу! Табу! — кричал Лаперуз.

И гавайцы попрыгали с палубы в свои лодки. Через десять минут в бухте наступила 
полная тишина.