– Видать и вправду – мудрец! А 
скажи, чем мы, русичи, от неруси поганой 
отличаемся?
– Но-но, – слегка обиделся Кубатай. – По большому счету – ничем. Порой глянешь 
на какого-нибудь дурака – ну чего в нем русского, кроме имени? А раскроет рот, 
скажет слово, другое, сразу видно – 
русский!
– Значит, – обрадовался Алеша, – не внешность тут роль играет! А что? Скажи, 
мудрец?
Приосанившись, Кубатай 
изрек:

– Менталитет!

– Чего?

– Этносознание!
– Ты кончай ругаться по-кавказски, а дело 
говори!
– Главное в человеке – душа! – изрек Кубатай. – Коли она большая да загадочная, 
к чудесам и тайнам тянется, а от дел низменных воротится, то русская 
она!
– Дело, – кивнул Алеша. – Я и сам так считаю, но тебя проверить решил. Эй, 
Смолянин-толмач! Ты чего об этом 
думаешь?
– О чем? – проснулся Смолянин.

– О 
душе!
– Рано мне еще о ней думать, – рассудил Смолянин. – Вот Кащея увижу, сразу в 
размышления 
погружусь!
– Переиначим вопрос, – не отставал от него Алеша. – О Руси ты чего 
думаешь?
– О Руси? Умом Россию не понять, прибором хитрым не измерить, у ней особенная 
стать, в Россию можно только 
верить!
– Тебе бы в бояны податься, – отвесил комплимент Алеша.

– Да я пробовал, голос плохой оказался, – засмущался Смолянин. – Когда сам, в 
одиночку пою, в ванне или перед сном, то спиваю гарно. А коли хоть один 
слушатель объявится – сразу петуха пускаю.

– Вот и у меня так бывает, – кивнул Алеша. – Придумаю небылицу – аж сам поверю. 
А начну рассказывать, концы с концами не сходятся... Толмач, а ты кто будешь, 
да 
откуда?
– Издалека, – вздохнул Смолянин. – Но по натуре – русский. Давно меня на Русь 
тянуло, я и язык выучил, и родословную себе выискал. Вот, приехал.

– Небось, тебя по малолетству в полон увели, – догадался Алеша. – А душа-то 
русская проснулась, на родину потянула. Молодец, толмач! У Ильи вот сын был, 
Соколик, так его Калин-царь вместе с матерью в полон увел. Маманя от обиды 
померла, а сынка Калин-царь вымуштровал, приемчикам хитрым научил, щуриться 
заставил, чтоб на него, собаку, был похож. А потом выпустил супротив родного 
батьки 
биться!
– Кошмар! – воскликнул Смолянин, который страдал некоторой сентиментальностью.
 – Кончилось-то все 
хорошо?
– А как же! Илюшка сыночка с коня сбил, отхлестал нагайкой, тот сразу папу и 
признал. Потом Владимир его заслал на самую дальнюю заставу, южные рубежи 
стеречь. Он Илюше письма писал ласковые, сыновьи. На побывку недавно приезжал, 
такую попойку 
закатили!
Смолянин расцвел в счастливой улыбке.

– А после попойки похмелиться было нечем, настроение у всех упало. Илюша с 
сынком повздорил, да и отлупил знатно. Теперь он при монастыре Киевской 
Богоматери звонарем работает. Глаз у него один вытек, скрючило его всего, оглох.
.. Но силенка осталась, с работой справляется.

Икнув, Смолянин придержал коня, чтобы оказаться подальше от Муромца. Алеша тем 
временем продолжал молоть языком. Кубатай, которому страсть как хотелось 
встрять в разговор, делал судорожные попытки освобод