ла Пашку с Алисой идти на рассвете за грибами, а Аркаша, 
как услышал, встал на дыбы.

– Это бесчеловечно, – вещал он, размахивая тонкими руками. – Это недостойно 
гордого звания человека.

– Ты не прав, Аркадий, – возмутилась Алиса. – Человечество не стало бы разумным,
 если бы не собирало грибов в первобытные времена, пока не изобрело луков и 
стрел. Ты погляди на Геракла – он великий мастер-собиратель.

– Что простительно питекантропу, – не сдавался Аркаша, – то позорно для 
человека. Мы должны исправлять ошибки предков, а не усугублять их. Сколько мы 
тратим усилий, чтобы восстановить леса и очистить реки! Сколько вымерло птиц и 
зверей, сколько растений мы погубили, а теперь выводим их снова или привозим из 
прошлого!
Надо сказать, что никого Аркаша не переубедил. В науке всегда найдется 
кто-нибудь с крайними взглядами, а надо искать золотую середину.

Золотая середина заключалась в том, что Наташа нашла в сосновом бору в дальнем 
конце бульвара, в местах укромных и почти не хоженных, целое поле новорожденных 
маслят – к утру они должны подрасти. Идти по грибы надо на рассвете, потому что 
кто-нибудь из грибников по соседству тоже мог выследить это «месторождение».

– Значит, завтра в шесть встречаемся у входа на бульвар, – сказал Пашка.

– Вы меня не хотите выслушать? – возмутился Аркаша.

– Мы тебя вежливо выслушали, – сказала Наташа и рассмеялась. – И в тот день, 
когда ты перестанешь есть хлеб, сделанный из чувствительной пшеницы, и пожирать 
помидоры и ананасы, мы бросим собирать грибы.

Ребята ушли, а Аркаша сказал, что задержится – записать дневные наблюдения.

Дождавшись, пока остальные ушли, Аркаша бросился в лабораторию, достал из шкафа 
пакет с порошком-стимулятором, подхватил распылитель и побежал по бульвару к 
сосновой роще.

Его путь лежал по кокосовой аллее, мимо альпийского луга, где между камней 
дремали куропатки, мимо озера с черными лебедями и фламинго, бамбуковых 
зарослей, эвкалиптовой рощи, где медленно ворочались, укладываясь спать, 
медведи-коала, через прозрачную на закате березовую рощу, туда, где за темным 
ельником начиналась чаща сосновых посадок.

Он еле успел – уже начало темнеть и внутри, под ветвями, все было укрыто 
сиреневой тенью. Но все же он разглядел коричневые пуговки маслят.

– Ах вы, мои бедные, – прошептал он, садясь на корточки, чтобы получше 
разглядеть грибы. – Я вас спасу.

Грибы молчали.

На следующее утро, в шесть, у входа на бульвар встретились три охотника за 
грибами, с корзинками в руках.

Легкий туман окутывал Гоголевский бульвар, вдали за деревьями виднелись вершины 
небоскребов. На траве лежала роса.

– Плохо дело, – сказал Пашка. – В тумане мы ничего не увидим.

– Пока дойдем, рассеется, – возразила Алиса.

– Я вас сейчас догоню, – сказал Пашка.

– Ты 
куда?
– Геракла возьму. Я ему обещал. Он еще никогда грибов не собирал. Первое лето в 
двадцать первом веке.

– Может, обойдемся без него? – не очень решительно возразила Наташа. – Он еще 
напортит чего-нибудь.

Но Пашка не слушал – он уже мчался к биостанции.

Они с Гераклом догнали девчат в ельнике. Приближение друзей было слышно издали 
– они топали, словно изображали взбешенного слона. Увидев Алису с Наташей, 
Геракл обрадовался – скучно ему ночью одному в домике; бросился целоваться, его 
отогнали.

– Погодите, отдышусь, – сказал Пашка. – Он меня загонял. Видно, за последний 
миллион лет мы потеряли спортивную форму.

От шума проснулся на озере белый журавль, поднялся в небо. И словно по сигналу, 
из глубины ельника вылетели комары и ярос