ОБ АВТОРИТЕТАХ ВООБЩЕ, И АВТОРИТЕТЕ МАТЕРИАЛИСТОВ В ЧАСТНОСТИ
Поставив перед собой задачу противостоять "авторитетам" и опровергать время от 
времени прочно устоявшиеся мнения и гипотезы людей науки, мы считаем 
необходимым с самого начала четко обозначить нашу позицию из-за многократных 
обвинений, которым мы подвергаемся. Хотя никакая критика и никакие насмешки не 
могут смутить нас, если они касаются истинности наших доктрин, тем не менее, мы 
не хотели бы дать нашим врагам еще один повод для избиения невинных младенцев; 
равным образом мы бы не хотели возбудить в наших друзьях какое-либо 
несправедливое подозрение в том, что мы по меньшей мере не готовы признать свою 
вину.
Одним из таких подозрений, естественно, могла бы быть идея о том, что мы в 
высшей степени самонадеянны и тщеславны. Это было бы ложью от А до Я. Если мы 
противоречим в каких-то вопросах выдающимся профессорам науки, это вовсе не 
значит, что тем самым мы утверждаем, что знаем о науке больше, чем они; более 
того, что мы столь самонадеянны, что помещаем себя на тот же уровень, на 
котором находятся эти ученые. Те, кто обвинил бы нас в этом, говорили бы 
очевидную бессмыслицу, и даже для появления такой мысли понадобилось бы 
безумное тщеславие - а мы никогда не были повинны в этом грехе. Таким образом, 
мы громогласно заявляем всем нашим читателям, что большинство этих 
"авторитетов", у которых мы находим ошибки, по нашему собственному мнению 
занимают гораздо более высокое положение в области научного знания и общей 
информированности, чем мы сами. Но, признавая это, мы напоминаем читателю, что 
обладание большой ученостью никоим образом не избавляет от крупных 
предубеждений и предрассудков; оно не является также гарантией против личной 
суетности и гордыни. Физик может быть бесспорным экспертом в акустике, в 
волновых колебаниях и т. д., и в то же время вовсе не быть музыкантом и не 
иметь музыкального слуха. Никто из современных сапожников не может писать так, 
как граф Лев Толстой; но любой новичок в сапожном ремесле может обвинить 
великого романиста в том, что он погубил хороший материал, пытаясь изготовить 
ботинки. Кроме того, мы подвергаем резкой критике современную науку, только 
пытаясь защитить законным образом наши освященные веками теософские доктрины, 
которым многие противостоят исходя из авторитета материалистических ученых, 
полностью игнорирующих психические способности и осуждающих древнюю мудрость и 
ее адептов. Если в своем тщеславном и слепом материализме они будут настаивать 
на том, что они не знают и не хотят знать, тогда те, кто знает что-то, имеют 
полное право противостоять и говорить об этом в устных выступлениях и в печати.
Многие, должно быть, слышали об остроумном ответе, сделанном любителем Платона 
некоему критику Томаса Тэйлора, переводчика трудов этого великого мудреца. 
Тэйлора обвинили в том, что он небольшой знаток греческого языка, и не очень 
хороший английский писатель. "Да", - был дерзкий ответ, - "Том Тэйлор возможно 
знает греческий хуже, чем его критики, но он знает Платона намного лучше, чем 
любой из них". Такова же и наша собственная позиция. 
Мы не настаиваем на своей учености ни в древних, ни в живых языках, и мы не 
вносим свой вклад в филологию, как это делает современная наука. Но мы 
настаиваем на том, что понимаем истинный дух философии Платона, и символический 
смысл трудов этого великого посвященного лучше, чем его современные переводчики,
 и по очень простой причине. Иерофанты и посвященные мистерий в тайных школах, 
в которых обучали всем Наукам, недоступным и бесполезным для невежественных 
масс, имели один универсальный эзотерический язык - язык символов и аллегорий. 
Это язык не претерпел никаких изменений или усложнений с тех давних времен и 
вплоть до наших дней. Он все еще существует, и ему все еще учат. Существуют 
люди, которые сохранили знание этого языка, а также тайный смысл мистерий; 
именно от этих Учителей автор настоящего протеста имел счастье научиться, хотя 
и весьма несовершенно, вышеупомянутому языку. Таким образом, я призываю к более 
правильному пониманию тайных частей древних текстов, написанных признанными 
посвященными, - такими как Платон, Ямвлих, Пифагор и даже Плутарх, - чем этого 
можно ожидать от тех, кто, ничего не зная об этом "языке", или даже полностью 
отрицая его существование, тем не менее выдвигает авторитарные и окончательные 
утверждения о том, что знали или не знали Платон и Пифагор, во что они верили 
или не верили. Этого недостаточно, чтобы опровергнуть дерзкое предположение о 
том, что "древнего философа следует интерпретировать, исходя из его самого [т. 
е. из мертвых текстов], а также из современной истории мысли" (профессор 
Джовитт); тот, кто опровергает это, должен прежде всего получить удовлетворение 
(не только от себя самого и своих почитателей, но от всех) от того, что 
современная мысль не будет столь рассеянной в философских вопросах, каковой она 
является в материалистической науке. Современная мысль отрицает наличие 
Божественного Духа в природе, и Божественного начала в человеке, бессмертие 
Души и какие-либо возвышенные представления, свойственные человеку. Все мы 
знаем, что в своих попытках убить то, что они, соглашаясь друг с другом, 
называют "предубеждениями" и "реликтами невежества" (читай "религиозные чувства 
и метафизические представления о Вселенной и Человеке"), материалисты, такие 
как профессор Гексли и м-р Грант Аллен, готовы на все, чтобы обеспечить триумф 
их убивающей душу науки. Но когда мы находим ученых, занимающихся греческим 
языком или санскритом, и докторов теологии, играющих на руку современной 
материалистической мысли, относящихся с презрением ко всему им не известному, 
или к тому, что публика (или скорее общество, которое всегда следует в своих 
побуждениях безумию моды, популярности или непопулярности) не одобряет, тогда 
мы имеем право предполагать одно из двух: ученые, которые действуют таким 
образом, руководствуются или личными амбициями, или страхом общественного