предоставляли ему много 
возможностей разрядиться и «выпустить пар», помогая ему проигрывать 
определённые ситуации (например, выражать свои эмоции с помощью физических 
действий, громко выкрикивать какие-то фразы, раскачиваться и стоять на одной 
ноге во время запоминания каких-то вещей, вести ролевые игры и т.
     Они согласились дать эти «уроки» его учителям. Мы потратили уйму времени, 
пытаясь найти способ, как донести до сведения учителей эту полезную информацию, 
чтобы те, чувствуя, что их учат, «как надо учить», не заняли оборонительную 
позицию.
     Третьим, и последним ребёнком был восьмилетний афро-американский мальчик, 
который выглядел гораздо моложе своих лет. Он жил со своей матерью, отчимом и 
полуторагодовалым братом. 
     Этого мальчика привела к Аманде его мать, потому что его уже дважды 
привозили домой на полицейской машине, когда он пытался сбежать из школы. 
     Он часто говорил своей маме, что хочет умереть и скоро покончит с собой. А 
когда его спрашивали, что он хочет делать, он только мотал головой и смотрел в 
пол.
     Этот восьмилетний мальчик, как и его младший брат просто потрясли меня.
     Меня не покидало впечатление, что две предыдущие истории с одарёнными 
Индиго были призваны только подготовить меня к встрече с этими детьми, которые 
сидели в моем кабинете. 
     Восьмилетний мальчик смотрел мне в глаза и говорил, что жизнь для него не 
имеет смысла, если мама не будет его любить. 
     У его младшего брата было такое же недетское лицо и глаза, и хотя он ещё 
не умел толком говорить, он поднял голову и заглянул мне глубоко в душу. Всеми 
своими манерами этот ребёнок будто умолял меня не выдавать его секретов.
     Как бы то ни было, по словам их матери, старший сын постоянно заботился о 
младшем, причём просить его об этом было совершенно излишним, — казалось, он 
всегда знает, что необходимо сделать в данную минуту. 
     И всё же она утверждала, что во всех прочих ситуациях, выходивших за рамки 
заботы о брате, он был сущим «исчадием ада». Она сообщила, что ещё с раннего 
возраста он был гиперактивным: всегда дерзил, всегда и все норовил сделать 
по-своему и манипулировал людьми, играя на их чувствах. 
     Два года назад она отвела его к психотерапевту, но, когда его поведение 
несколько улучшилось, прекратила эти визиты. Теперь же, когда ничто не могло 
заставить его вести себя по-человечески, она определённо решила посадить его на 
риталин.
     Женщина также сказала, что её старший сын думает, будто никто его не любит.
 Но она любит его, и очень сильно. По её словам, забота о младшем ребёнке 
отнимает у неё всё время, и муж совсем не помогает ей в этом.
     Более того, за последние четыре года они неоднократно меняли место 
жительства и школы — каждый раз, когда её муж переходил на другую работу.
     Ей хотелось бы больше присматривать за домом и детьми, но из-за недостатка 
средств ей пришлось пойти работать. Она желала, чтобы муж принимал больше 
участия в воспитании детей, тем более что старший потерял своего родного отца.
     Ни Аманда, ни я не были готовы к результатам тестирования. Этот 
восьмилетний мальчик выдержал тест на высочайшем уровне (его IQ составил выше 
130) по всем параметрам. 
     Единственным тестом, в котором он показал средний результат, была 
письменная работа по программе средней школы (все остальные тесты по школьной 
программе он прошёл на уровне выше среднего).
     Его обучение в школе прерывалось из-за частых переездов, его преподаватели 
и мать отмечали, что он не обращает никакого внимания на дом и на школу, и 
поэтому его никак нельзя назвать примерным учеником или идеальным сыном.
     Тем не менее, такие познавательные способности и показатели знаний по 
школьной программе, как у него, встречаются среди детей его возраста один раз 
на 10 000!
     Когда я встретила этого ребёнка в первый раз, я почувствовала на себе то, 
с чем приходилось иметь дело его родителям и учителям. Он хватал и изучал 
каждую мелочь в моем офисе, не делая исключений даже для выдвижных ящиков.
     Мои неоднократные просьбы сесть на место были полностью проигнорированы.
     Тогда я собралась... и обратилась к нему тихо, спокойно, по-взрослому. Я 
сказала ему, что когда кто-то приходит ко мне в гости и начинает хватать вещи 
без разрешения, это задевает мои чувства. 
     Я заявила, что чувствую себя так, как будто он не любит и не уважает меня. 
Я спросила его, случалось ли с ним когда-нибудь, что кто-то рылся в его вещах 
без спроса, и он рассказал, что он дважды оказывался в такой ситуации, один раз 
дома, другой — в школе. 
     Затем он извинился. Я приняла его извинения, и мы пожали друг другу руки 
как равные.
     На протяжении всего времени общения с ним, которое длилось более четырёх 
недель, пока проходило тестирование, он больше никогда не демонстрировал 
поведения, которое можно было бы счесть навязчивым или неуместным. 
     Он был внимателен, вежлив и чрезвычайно много трудился в ходе тестирования.

     Аманда столкнулась с аналогичной ситуацией и разрешила проблему точно 
таким же способом и с тем же результатом. Ключевым словом для этого мальчика 
было уважение! И ещё раз подчеркну, никто не признавал в нём того, кем или чем 
он был на самом деле.
     Аманда и я до сих пор пытаемся придумать, как лучше преподнести наши 
открытия его родителям, поскольку нам не хотелось бы обвинять их в его 
проблемах, и мы знаем, что его мать и так испытывает нем