а нос меня  схватило!  - сказал он  Афоне и  стал
чихать.
     Ночевали в деревне у тунгусов. Орлов чувствовал, что курить не хочется.
Это плохой признак.
     Надо   было  бы  полежать  в  юрте,  переболеть,  но  Дмитрий  Иванович
беспокоился, что  время  пройдет,  вскрытия Амура и лимана  сам не  увидишь,
промеров  не сделаешь,  и  тогда экспедиция  Невельского не  получит  нужных
сведений.  Выйдет,  что  посылали зря.  Поэтому  Дмитрий Иванович  решил  не
останавливаться  в  юрте,  чтобы вылежаться  и  переждать, пока  спадет жар.
Наутро помчались дальше. Он переносил свою болезнь на открытом воздухе, веря
в силу своего железного здоровья и в свою привычку к подобным путешествиям.
     С утра голодных оленей кое-как покормили в тайге. В этот день наступила
настоящая оттепель. Исхудавшие за дорогу животные с трудом тянули по мокрому
снегу и по протаявшим галечникам тяжело груженные нарты.
     Орлов совсем разболелся. Временами казалось, что он не
     3S8
     доедет,  что  молодая  жена  его  останется вдовой,  что сам он человек
погибший, никто о нем не пожалеет...
     С  юга  подул сырой  ветер.  Солнце пекло  все  сильнее.  На берегу под
снегами  зашумели ручьи, побежавшие  с  сопок  и  из распадков. Вешние воды,
проедая морской лед, уходили под его толщу, куда  в трещину между  голубых и
зеленых льдин страшно заглянуть.
     Ночевали  на  открытом  воздухе.  Ночью  ударил  мороз. Афоня  с вечера
расчищал снег, рубил дрова, жег  костры. На прогретой  земле спали в меховых
мешках, под шкурами, под звон бота-лов: олени паслись в тайге, добывали себе
мох из-под снега.
     Орлов знал,  что прежде  осени жены не  увидит, он  не  впервые в таком
пути. Компания всегда  посылала его на самые трудные предприятия. Он человек
бесправный, ссыльный. Ему  запрещено водить  суда, а  вот  на байдарке через
море  или вот  этак на оленях -  пожалуй, отправляйся.  Начальники  факторий
пользовались его опытом и знаниями, и часто  с горечью, бывало, сознавал он,
что  делает  много,  а  никто и  никогда  не  помянет  его трудов...  С него
требовали,  ему  приказывали.  Орлов  все  исполнял безоговорочно.  Компания
держала  его  на службе, кормила,  как вольного, а  не  как ссыльного. Орлов
знал, что  должен быть за это вечно благодарен. Ему приходилось делать описи
неведомых берегов,  заводить сношения с инородцами, искать места, годные для
основания новых поселений.
     Нынче осенью  пришло приказание из  Якутска за подписью  Муравьева. Там
было написано: "Отправить штурмана  Орлова  к устью реки  Амур на всю весну,
наблюдать за вскрытием  льдов". Орлов  удивился, что  в бумаге  называли его
штурманом. Он ведь лишен штурманского  звания. Давно уж никто не называл его
так,  кроме Невельского. Тот в прошлом  году этак первый к нему обращался...
Похоже  было,  что придет прощение.  Орлов  оживился,  воспрянул  духом.  Он
почувствовал в этом деле руку своих новых знакомцев.
     Со следующей почтой пришло письмо от  самого капитана. Невельской писал
подробно о  своих  планах, очень  дружески,  и делал  подробные наставления,
какие наблюдения где делать, как и что говорить при этом гилякам...
     В конце  письма капитан просил  осознать всю важность порученного дела,
стараться исполнить  все отлично,  желал успехов и здоровья и кланялся  жене
Орлова, словно писал равному себе.
     В  тот день Орлов  пришел домой  из  фактории,  прочитал письмо вслух и
долго сидел на табурете, погруженный в думы.
     389
     "Неужели я снова буду штурманом? - думал он.- Снова стану человеком?"
     -  Ты  уж  постарайся,- сказала ему  молодая  жена.  Обычно она  бывала
недовольна, когда его посылали в далекий путь.
     Из-за  любви Орлов все потерял,  стал  ничем... Но не жалел,  что  убил
человека, любя женщину. Но  и она погибла. Он женился на другой, на молодой,
но помнит первую. Молодая жена полюбила Дмитрия Ивановича, и он к ней привык
и,  быть  может, сам  того  не замечая, полюбил ее  со всей  силой человека,
которому никогда в жизни не пришлось любить.
     Впервые за много  лет  Орлов  собрался в  дорогу с  большой  охотой,  с
надеждой, что в жизни его начинаются перемены.
     И вот,  как назло, болезнь  свалила  и  связала  его.  В былое время  и
раздумывать бы не стал,  слег  и отлежался бы в первой юрте. "Не зря столько
лет я работал на Компанию,-  думал он, проснувшись ночью и слыша далекий гул
льдов, взламываемых в глубине моря,- меня выучили..."
     Утром с моря ветер гнал густой туман, бросал его на темный лес в горах,
застилал долины.  Посерели  камни  берега.  Над  головой мчался серый  поток
мокрого холодного воздуха,  жег  легкие.  В груди  хрипело.  Кашлял  Дмитрий
Иванович, кашлял и Афоня хриплым кашлем.
     - Че, Дмитрий,- спрашивал  Афоня у  лежащего на  нарте  Орлова,- Теперь
лучше? Уже не лучше?
     - Теперь лучше,- отвечал Орлов.
     -  А почто трубку не куришь? Че, погода плохая, табак сырой? Давай сушу
маленько...
     Но  Орлову все  еще не хотелось курить, и трубка не  курилась,  от дыма
вязало во рту.
     - Худо! Надо курить! - говорил тунгус.
     Звенели колокольчики на оленьих шеях. Караван все бежал и бежал к югу.
     На другое утро ударил мороз, схватил и  заморозил  всю влагу в воздухе,
ссыпал ее на землю и  на лед. Ветер  подул с севера, крепчая  час  от  часу.
Стали   ясно  видны  солнце  и  бескрайняя  равнина   моря   с   набитыми  и
нагроможденными льдами.