близких  рифов.
Перейдет, не ставя рей, стеньг и не подымая парусов.
     Опять под бортом фрегата прошла легкая шхунешка  с  рыбой.  На  ветру
трещал соломенный парус.
     На берегу, на площадке между пеньков, где  строились  новые  рыбацкие
суда, японцы начали обычную работу.
     — Для  подачи  кабельтова  через  порт  уберите  орудие, —   приказал
капитан, — поставьте его вдоль борта.
     Боцман появился с матросами в жилой палубе.
     Матросы поворачивали тяжелую, литую из  чугуна  пушку.  Жерло  орудия
ушло из порта, и туда продернули канат и закрепили его за кнехт.  Пушка  в
такой тихий день поставлена была вдоль борта, чтобы  не  мешать.  Матросы,
возившиеся с ней, ушли наверх.
     Подле пушки остались матросы с лейтенантом Шиллингом.
     В закрытой нижней палубе, где по ночам спали в висячих койках  и  где
так же, как и  на  верхней,  в  порты  выглядывали  жерла  тучных,  крепко
принайтовленных орудий,  матрос,  крутя  вьюшку,  тянул  якорную  цепь  из
погреба.  Тут  раскинулась  целая  мастерская.  Кузнец  расклепывал  цепь,
пожилой матрос, стоя на коленях, очищал заклепки от  ржавчины  и  смазывал
щеточкой с салом. Тут же их снова заклепывали  на  переносной  наковальне.
Барон Шиллинг, пачкая руки, просматривал  заклепки  и  вертлюги.  Застучал
кузнец. Подымали следующее звено.
     Лейтенант заметил, что большие уши Федотова стали красны,  словно  он
стоит на солнце. Откуда-то падал красный свет, как при пожаре.
     Барон взял вертлюг и поворачивал стержень,  когда  фрегат  вздрогнул.
Что-то затрещало, и фрегат обо что-то ударился. Удар  снова  повторился  с
такой  силой,  что  все  вокруг  затрещало.  «Здесь  же   глубина   восемь
саженей?!» — с удивлением подумал  Шиллинг.  Ему  показалось,  что  фрегат
кренится. И вдруг он с ужасом увидел,  что  кренится  и  встает  на  ребро
огромное  чугунное  орудие,  нависая  над  кружком  сидевших  за   работой
матросов.
     — Братцы! — закричал он, вскакивая.
     Матрос Симонов, желая задержать  орудие,  кинулся  к  нему.  Барон  и
матросы бросились за ним. Пушка на миг замерла. Фрегат опять  качнулся,  и
она всей тяжестью пошла на людей...
     Ниже палубой  комиссия  разбирала  ящики  и  тюки.  Готовить  подарки
посланы были Путятиным офицеры, а в помощь им  приданы  юнкера,  чтобы  не
бездельничали зря. Когда  над  головами  наверху  послышался  грохот,  все
переглянулись. Откуда-то  слабо  сюда,  в  глубь  судна,  доносился  голос
капитана.
     — Кажется, пошли! — заметил Пещуров.
     — Берите все эти коробки наверх! — приказал Сибирцев унтер-офицеру  и
матросам. — Там рассмотрим.
     Наверху опять что-то загремело  и  послышались  крики.  Фрегат  вдруг
накренило так, что все схватились за поручни.
     — Эка! — вскричал юнкер Лазарев.
     Судно опять тряхнуло, и  сразу  раздался  новый  удар,  что-то  внизу
затрещало, словно корабль било о скалу.
     — Сели! — спокойно сказал Пещуров. — Черт знает, что  они  смотрят! —
Пещуров выругался. — Как это можно средь бела дня в бухте усесться...
     Прямо над головой офицера что-то рухнуло  в  палубу,  все  затрещало,
сверху палубу прогибало, словно камень упал с неба.
     — Господа! Что у них там делается? — закричал кто-то. — Что же вы тут
возитесь? Идите все наверх...
     Офицеры пошли наверх по трапу. Опять наверху раздался  треск,  что-то
загрохотало, кто-то закричал истошным голосом и послышались стоны.
     Сибирцев  вбежал  в  жилую  палубу  и   увидел   бледного   Шиллинга,
подымавшего вместе с матросами упавшее  орудие.  Лицо  его  заострилось  и
осунулось. Алексей Николаевич  с  ужасом  увидел  чьи-то  торчащие  из-под
орудия ноги. На  палубе  лежал  матрос  Соболев.  Из  его  сапог  и  через
парусиновую одежду  льется  ручьями  кровь.  Кровь  вытекала  и  с  другой
стороны, из-под станка пушки. Там был еще кто-то.  Все  кинулись  подымать
пушку. Фрегат качнуло, опять ударило о дно, но уже чугунная громадина была
на крепких руках. Матросы и с ними Можайский, Шиллинг, Сибирцев  и  юнкера
вместе приподняли орудие. У самого борта с  изломанным  черепом  и  смятым
лицом лежал матрос Симонов.
     — Доктора! Носилки!
     — Санитаров с носилками! Да где же врач?
     — Орудие не смогли  удержать.  Симонова  придавило,  и  он  не  успел
отскочить, — говорил барон.
     — Нас бьет о дно там, где была глубина  сорок  футов.  Вода  ушла  из
бухты.
     «Целая каша из людей! — подумал Можайский. — Один мертв... Симонов...
Силач. Славный и тихий матрос Симонов. Голова раздавлена, сплющена, и весь
он... И нет человека!»
     Еще один  бился  с  переломленными  ногами.  Из  разорванной  штанины
торчала белая сломанная бескровная  кость.  Алексей  Николаевич,  выхватив
н