ы все сильней раскачивали лодку Егора, обдавали борта ее водяными
вихрями.  На шесте,  клонясь над носом,  светил фонарь.  В  желтом тусклом
пятне подбегали белые гребни и подымали лодку.
     Егор резал волны наискось.  На миг оставив весла,  он схватил ружье и
выпалил. Дождь лил все сильней.
     Ветер  налетал  со  всех  сторон,  но  заметно  слабел.  Волны  пошли
беспорядочно, ударяя с разных сторон. Солдат черпал воду из лодки.
     Ярко полыхнула молния,  и Егор увидел неподалеку от лодки человека на
лесине.  Молния погасла,  стало темней прежнего.  Егор греб,  пригибаясь к
борту и приглядываясь.  Сильно ударив веслами, он бросил их и схватился за
борта.  Раздался толчок.  Егор  отвел бревно рукой и  тут  же  попридержал
багром.  В лодку перепрыгнул человек,  поскользнулся,  загрохотал тяжелыми
сапогами, упал навзничь.
     — Дай я за весла сяду! — кричал он. — Тут еще люди!
     Егор  оттолкнул  лесину.  На  волне,  переворачиваясь,  поднялось  ее
корневище.
     Лодку сносило течением. Тальники зашуршали о борта.
     Егор поднялся,  взмахнул фонарем. Держась за прутья, на волнах бились
люди.  Их вскоре набралась полная лодка.  За островом,  на отмели,  лежала
поваленная и разбитая баржа.
     Егор  пустился к  берегу.  Навстречу шла  лодка с  огнем.  Максимов и
Тимошка с солдатами тоже поехали спасать людей.
     Светало.
     По берегу плелась босая баба в  мокрой,  плотно облегавшей одежде.  У
нее было опухшее смуглое лицо. Ее трясло от холода и страха. Она ничего не
могла рассказать толком. Агафья Барабанова повела ее в избу.
     — А баба сама выплыла! — удивлялись солдаты.
     Агафья переодела бабу,  накормила щами.  Та  оказалась каторжной.  Ее
брал в «женки» лоцман сплава. В бурю он был пьян и утонул.
     — Ну и живи у нас, —  говорила Агафья, —  никто тебя не хватится.  Из
такой купели выбарахтаться — можно срок сбросить. Перекрещенная теперь.
     Пообедав,   баба  стала  искоса  оглядывать  одежду,   в  которую  ее
переодели.  Старое,  выцветшее платье понравилось ей.  Оно было куда лучше
коричневого в  крапинку,  которое еще вчера изорвал на  ней пьяный лоцман.
Бабу звали Ольгой. Она рябая, широколицая, на вид крепкая.
     — Еще одна уральская будет... Найдем тебе работу.
     — Я каторжная. Как хватятся меня...
     — Никто тебя не хватится. Утонула — и все!
     — Одним гибель,  а  другим воля, —  сказал Федор.  Он пришел и  выпил
водки.
     — Куда я без паспорта?..
     — Живи!  Угодишь  хозяйке —  исхлопочем  паспорт, —  сказал  Федор  и
подмигнул.
     Взор Ольги прояснился.
     Барабанов дал ей водки. Она выпила, закрыла лицо руками и истерически
зарыдала.
     Агафья утешала ее. Та жаловалась в голос на загубленную жизнь:
     — Я проклятая! Проклятая! Нет, нет мне счастья! Окаянная я!..
     Пришла старуха Кузнецова.
     — Какая ты проклятая, доченька, — утешала она.
     Ольга билась у нее на плече.


                                  * * *

     Река стихла, и только замутненные валы напоминали о ночном шторме.
     Волны бились в глинистые обрывы.
     Из-за  туч  взошло  солнце.  Черная баржа  лежала напротив селения на
белоснежном песке.  Дальше по реке, на косах, видны были разметанные бурей
суда.
     — А  седьмая-то  как стояла,  так и  стоит на  якоре, —  толковали на
берегу  спасенные.   Часть  из  них  оказалась  каторжанами,   остальные —
солдатами.
     Река  несла обломки судов,  бочки,  ящики.  Ночной шторм разбил целый
караван.
     Приехал гольд с  Пивана и  рассказал,  что  на  той стороне к  берегу
выкатило утопленников. Гольду велели ехать к попу.
     Посредине Амура на узкой косе у разбитой баржи толпился народ.
     — Муку, соль — все погубили, — с горечью восклицали в толпе.
     Пьяные полицейские офицеры,  разместившись на тюках, играли в карты и
пили коньяк.
     — Они  довольны!  Теперь  разбогатеют,  остатки  продадут.  Всё  буря
покроет.
     — Горсти соли у казны не допросишься, — говорили крестьяне, — а мешки
в Амур пошли. Эх, лоцмана!..
     Один из офицеров,  широколицый, с рыжими усами, бесцветный, худенький
и  тщедушный,  наблюдая за разгрузкой,  прохаживался по косе.  Он держался
надменно.
     Одноглазый  Покпа,  хитро  посмеиваясь,  посоветовал завернуть  барже
корму,  чтобы удобней было разгружать.  Солдаты и каторжане,  люди на реке
неопытные, последовали его совету.
     Баржа осела.  Кто-то  крикнул,  чтобы не шевелили судна,  но народ не
слышал. Все налегли на заостренные бревна. Обшивка треснула.
     — Да не троньте ее! — резко крикнул Максимов.
     Доска  от  обшивки  ударила в  лодку  со  спасенными товарами.  Ящики
понесло по воде.
     Доски рвались,  трещали.  Кого-то зашибло. С баржи бултыхались в воду
мешки, ящики, тюки. Грузы понесло по реке. Довольный Покпа спешил за тюком
мануфактуры.
     ...Офицеры  обедали в  избе  у  Кузнецовых.  Набралось много  разного
народа.   Все   были  возбуждены,   каждому  хотелось  что-нибудь  сказать
начальству.
     — Лоцманов нет хороших.
     — Не знают, а берутся.
     После  обеда  уцелевшим судам приказано было  отваливать.  По  берегу
ходили вооруженные солдаты и загоняли всех спасенных на баркасы.
     Полицейские заметили и задержали Ольгу.  Она покорно ждала,  когда ее
поведут.
     — Отпусти ее, барин, пусть у нас живет, — просила Агафья полицейского
офицера