я у него.  «Один сын — не сын, — говаривал он, — два
сына — полсына, три сына — сын. Моим детям уж тут родина».
     Силин начал, как и все, с поклонов, перечислил всю родню, описал, как
построил дом, как завел пашню.
     — Да еще пиши так, —  продолжал он, —  пиши, пиши, не смейся: «Тут на
телеге ездишь — колеса красные от ягоды. На деревьях пирожки растут. Весло
в  реку воткнешь —  стоймя плывет,  не  тонет:  рыбы много».  Иначе их  не
зазовешь!.. — при общем хохоте заявил Тимошка.
     — Вот  я  не  пойму,  почему деды  мои  ушли  из  теплой стороны,  от
яблоков, —  перебил его Бердышов. —  Расейским хочется на  Амур,  а  мне в
Расею.
     Гости стали расходиться.
     — Ты бы взялся сына грамоте учить? — спросил Егор телеграфиста.
     — Пожалуй, — охотно согласился тот.
     Наутро Сергей увез письма в Экки, чтобы со станка отправить их первой
почтой.


                                  * * *

     Дедушке Кондрату сладу не  было со  внуками,  когда речь заходила про
жизнь на старых местах.  Васька и Петрован плохо помнили,  как там жилось,
но ничто российское, по их мнению, в сравнении со здешним не шло.
     — Живете вы тут,  верно,  сытней и лучше,  но старые-то места помнить
надо.
     — В России ичигов нету, — говорил Петрован. — Зимой — лапоть, летом —
лапоть... Да еще, дядя Ваня сказывал, лаптем щи хлебают.
     — Река — мелкая.
     — Соболя нету, только зайца лови.
     — Тебе хорошо, —  отвечал дед, грозя белым дряблым пальцем. — Тебе уж
после меня в землю ложиться.  А мне-то как —  первому:  болота, глина, а я
один буду... —  Старик всхлипнул. — Тут и кладбища нет. Зароют на бугре. А
потом какой-нибудь дурак кости вытряхнет... или водой их размечет...
     Расстроенный старик пошел  запрягать коня,  чтобы  ехать за  дровами.
День был сумрачный, небо заволокло тучами.
     Едва дед завел Саврасого в оглобли,  как в воротах появился Бердышов.
Иван был навеселе. Мохнатая соболья шапка его в снегу.
     — Ну что,  дедка?  Письма уехали? Слава богу!.. Ты не серчай на меня.
Ты ведь только говоришь про Расею, а сам, поди, рад, что выбрался оттуда.
     От волнения руки у старика затряслись, и он выронил оглоблю.
     — Нет,  ты не думай так. —  Дед отставил дугу в сторону. — Там земля,
знаешь, вся сплошь запахана...
     Дед  подозревал,  что все неуважение к  старой родине идет от  Ваньки
Бердышова.
     — Ну,  что ты расстроился? —  воскликнул Иван. —  Я пошутил. Сам же я
русский, всегда Расею помню и желаю туда съездить.
     Иван, тряся головой, пошел со двора.
     Старик огляделся,  схватил бич и вдруг,  размахнувшись, стегнул Ивана
ниже спины так, что тот подпрыгнул.
     — Ты че это? — обернулся он. — Больно, дедка!
     — Ничего! — сурово ответил старик. — Иди с богом. Про Расею больше не
шути!


                          ГЛАВА ТРИДЦАТЬ СЕДЬМАЯ

     Коротко подстриженный,  в сапогах и в русской вышитой рубахе, Айдамбо
стоял перед Иваном. С ним приехал Покпа.
     — Сватаемся, — коротко и добродушно сказал старик.
     — Здорово, Покпа.
     — Моя теперь не  Покпа!  Моя крестили,  русское имя дали.  Теперь моя
другой имя... Мария!
     — Как, ты сказал, тебе новое имя? Повтори.
     — Мария меня назвал поп.
     — Мария? Что так?
     — Че Мария? — вспыхнул Айдамбо. — Я ему говорю: конечно, не Мария.
     — Че не Мария, что ли? — рассердился старик.
     — Да почему Мария? Поп, что ли, пьяный был?
     — Такой имя.
     — А старуху ты крестил?
     — Крестил! Его тоже рубаху надели. Моей старухи теперь имя Аникей.
     — Он Аникей,  а она Мария, —  недовольно оказал Айдамбо.  Видно было,
что ему уже надоело спорить об этом с отцом.
     — Мария —  такое имя баба не годится, —  рассуждал Покпа. —  Конечно,
лучше буду моя Мария! Че Аникей! Как баба.
     Покпа  согласился  креститься и  все  исполнял,  как  велел  сын,  но
называться именем, по его мнению, похожим на бабье, он ни за что не хотел.
     — Нет,  Аникей —  то  имя как раз баба попадает! —  отвечал он на все
уверения. — Мориэ* — знаешь, че такое? Какой же баба Мориэ!
     _______________
          * М о р и э — жеребец (гольдское).

     — Ладно,  паря,  будешь  Маруська, —  смеялся Иван. —  Это  как  кому
понравится называться. Назови хоть горшком, только не сади в печку.
     — Моя  теперь  Мария.  Сынка  теперь  чистый  русский,  грамота учит,
поповская песня поет, на церковь работает, все понимает.
     — А как старуха... Аникей-то?
     — Аникей тоже так. Женить велит.
     Покпа встал на колени. Оба гольда низко поклонились Бердышову.
     — Я тебе скажу,  Алексей,  что ты мне теперь больше нравишься,  чем в
поповской одежде. А на охоту не ходил?
     Айдамбо дважды ходил в тайгу на промысел и оба раза возвращался домой
с хорошей добычей. Часть пушнины он отдавал на церковь.
     — А ты кому меха отдаешь?
     — Попу!
     — А жениться едешь ко мне? Пусть поп тебе невесту ищет.
     — Он говорит:  если подарка не таскаем —  грех, —  вступился Покпа. —
Венчать  не  будем.   Тебе  тоже  привезли! —  делая  вид,  что  вспомнил,
воскликнул старик. —  Поп правду учит. Правильно учит. И ты тоже правильно
учишь. Но я знаю: без хорошей