ходил по тайге.
     — Что ж, отец-то еще не приехал?
     — Нет еще, — ответила Таня. — А Дуня пойдет к нам?
     — Пусть  идет, —   отозвалась  Арина. —   Носит  в   такую  погоду! —
проворчала она.
     Зашла Дуняша —  тонкая и стройная белобрысая девушка-подросток. У нее
худенькие плечики,  широкое лицо  я  глаза,  глубоко сидящие под  белесыми
бровями. Она в лаптях и в белом холщовом платье.
     Таня заговорила с ней вполголоса.
     — Чего же Родион-то не едет? — снова спросил Спирька.
     В Тамбовке все мужики были охотниками. Зверей они били еще на родине,
в тамбовских казенных лесах.  Придя в Сибирь, тамбовцы селились сначала по
Лене,  но там им не понравилось, и они в шестьдесят первом году перешли на
Амур, на Горюнский станок.
     Вскоре  после  водворения  на   новом  месте  охота  стала  предметом
увлечения всего мужского населения Тамбовки,  от мала до велика. Охотились
тамбовцы зимой и  летом,  добывая зверя всеми способами,  полагая,  что  в
тайге его хватит на  века.  Этой страстностью и  безрассудным хищничеством
они отличались на  промысле от  урожденных сибиряков,  для которых охота —
обычное дело,  та же работа и  которые знают,  что зверям и в тайге бывает
перевод.
     Между тамбовскими охотниками не  первый год идет спор,  кто же из них
лучший охотник.  Родион в  эту зиму добыл зверей больше всех,  но признать
его лучшим охотником Спирьке обидно.  Спирька сам знаменитый охотник.  Его
зовут все «Лосиная смерть».  Такое прозвище сильно льстит ему, и он желает
поддержать свою славу.  «Родиону просто счастье,  как в  карточной игре, —
думает он. —  Ему удача с тигрой. Она объявилась в деревне, когда его и не
было.  Мы  с  Сильвестром и  с  Санькой Овчинниковым должны были  взять на
сеновале,  сидели, караулили, почти подбили. Нет, ушла и все равно Родиону
попалась.  А  по правилу тигра должна быть наша!  Нынче только и разговору
везде,  что про Родиона,  он хитрый,  к  Бердышову как-то подъехал и с ним
дружит».
     Спиридон бросил железо на стол,  потушил огарок, поднялся. Мужику лет
тридцать пять.  Он  чуть выше среднего роста,  сутуловат,  со светло-рыжей
бородой, которая в сумерках кажется черной.
     — Да как же ты, Татьяна, не знаешь, куда он подевался? Не на охоту? —
допытывался мужик.
     — Не знаю, — потупив голову, ответила девушка.
     — С ума все посходили с этой охотой! — пробормотала Арина.
     — Ну, айда, — шепнула Дуня, подтолкнув подругу.
     Девушки  выбежали.  Здоровые и  крепкие,  старшие  дочери  в  семьях,
девушки-подростки Таня и Дуняша целыми днями работали, как батрачки. Нравы
в Тамбовке были суровые,  родители ни в чем не давали девкам воли.  Только
на  работу могли они  тратить свои молодые силы.  Зато много было радости,
когда удавалось им убраться с родительских глаз долой.
     — Ну, держись, Танька! — весело воскликнула Дуняша.
     Таня  пустилась наутек.  Дуня  была  выше,  сильнее;  легко прыгая по
глубокому снегу, она догнала подругу и повалила ее в снег.
     — Тебе за тот раз!
     — Опять ты...
     Пурга заносила их.
     — Вы  что,  девки,  с  цепи сорвались? —  услыхали вдруг они знакомый
голос.
     В  волнах несущегося снега  стояла бабка  Козлиха.  Про  эту  старуху
говорили, что она умеет колдовать и ворожить.
     — Чего делают! —  воскликнула старуха,  как бы обращаясь к невидимому
свидетелю.
     Утихшие девушки поднялись, отряхиваясь от снега.
     — Бабушка,  вы  как на  улицу выходите,  бурана не  боитесь? —  бойко
спросила Таня.
     — Вот я тебя!.. — пригрозила старуха. — Мать-то дома?
     — Она к вам собирается, — соврала Таня.
     — А-а, —  дружелюбно отозвалась Козлиха. —  Пусть идет.  Скажи, пусть
придет.
     Старуха пошла своей дорогой.
     — Вот теперь тебе будет на орехи!.. — сказала Дуня.
     — Сегодня  нам   с   тобой  доплясывать.   От   того   разу  осталось
недоплясано... Ну, отстань, хватит, а то голосу не будет.
     — Мать-то уйдет?
     — Уйдет, — уверенно ответила Таня.
     — А то скажет:  «Девки,  в пост-то песни орать!» —  всплеснула руками
Дуня.
     — Ишь, метелица...
     — Сейчас хоть вечерку с гармонью — никто не услышит.
     — Ух,  жарко!..  Пурга крутит, —  едва  переводя дух,  вбежала Таня в
избу. —  Несет как на крыльях.  Мама, иди, тебя Козлиха спрашивала. К себе
звала...
     Петровна управилась с делами и ушла. Таня уложила маленьких братишек,
переменила  лучину  и  уселась  на  лавке.  Выражение  истомы  и  нежности
появилось на  ее  грубом лице,  в  голубых глазах.  Русые  пряди  липли  к
смуглому лицу,  ресницы и брови были влажны. Щеки горели от ветра и снега.
Как бы  не  в  силах сдержать волнующего ее чувства,  она заголосила сразу
громко, ясно и протяжно.
     ...Девушки пели,  потом,  по очереди подыгрывая на бандурке,  плясали
друг перед другом.
     Малыш  закричал  во  сне,   сбрыкал  толстое  одеяло.  Таня  положила
бандурку, присела на кровать, прикрыла братишку, приговаривая нараспев:

                           Ба-а-аю, ба-а-аю...

     Оконце не прикрыто ставнем,  и  в стекло бьет метель.  Из теплой избы
смотреть страшно,  что  там  делается.  Дуняша задумчиво перебирала струны
самодельной бандурки. Таня сказала ей:
     — Сегодня Терешка на проруби спросил,  почему мы с тобой к е