щин, и детей. 
Точное число их неизвестно, но счет шел на многие тысячи.
   Иван решил добиться от бывшего митрополита Филиппа Колычева, сидевшего под 
Тверью в Отроче монастыре, благословения похода против Новгорода и послал к 
нему Малюту Скуратова-Вельского – первого палача и садиста. Филипп отказался 
благословить поход, и Малюта задушил его. Это произо-шло 23 декабря 1569 года.
   А 2 января 1570 года передовой опричный полк подошел к Новгороду. Основные 
силы были еще в пути, когда опричники опечатали казну в монастырях, церквях и 
богатых домах. Через четыре дня к городу подошел и сам царь, решивший в 
воскресенье 8 января торжественно вступить в город.
   В назначенный час архиепископ Пимен, главный враг Филиппа Колычева, встретил 
царя на мосту через Волхов. Он шел во главе группы священников, держа в руке 
«животворящий крест Господень».
   Царь должен был поцеловать крест, но он к кресту не подошел, а вместо этого 
закричал: «Ты не пастырь, а волк и хищник, и губитель, и в руках у тебя не 
крест, а оружие, и ты, злочестивый, хочешь вместе со своими единомышленниками 
передать Великий Новгород польскому королю».
   «Таковая яростная словеса изглаголав», писал летописец, царь Иван все же 
пошел вместе с архиепископом и опричниками в собор Святой Софии на богослужение,
 а потом в трапезную палату архиепископского дворца.
   Там царь и опричники наелись и напились, после этого Иван крикнул: «Гойда!» 
– и по этому сигналу его приспешники кинулись на беззащитных, безоружных 
новгородцев, тут же перенеся погром на улицы города. Людей обливали горючей 
смесью, кидали под лед, разрывали на части лошадьми, сажали на кол и рубили 
руки, ноги и головы.
   Погром продолжался с 8 января по 13 февраля с утра до ночи, и убито было 
около 15 тысяч человек. Архиепископа Пимена Иван оставил в живых, но сорвал с 
него облачение, переодел в скоморошью одежду и велел влезть на лошадь с гуслями 
в руках.
   Пимена увезли в Москву, а оттуда отправили в Веневский монастырь, где он 
через год и умер.
   Кроме того что город был залит кровью, он был и начисто разграблен. Опричник 
Генрих Штеден писал, что, когда он входил в Новгород, у него был всего лишь 
один конь, а из похода он вернулся с сорока девятью лошадьми, из них двадцать 
две были запряжены в сани, полные всякого добра.
   Из Новгорода опричное войско пошло на Псков, но там Иван ограничился казнями 
нескольких десятков человек и, ограбив монастыри и многих горожан, вернулся в 
Александровскую слободу.
   Что же изменило нрав убийцы? Почему кровожадное чудовище ушло из Пскова, не 
растерзав его жителей?
   Секрет оказался простым: царь испугался Божьей кары, которую пообещал ему 
местный юродивый.

   Псковский юродивый Николка-Христа ради
   Иван Васильевич был суеверным трусом, боявшимся смерти от ножа или яда, 
наговора или колдовства.
   В центре Пскова, на площади местного кремля, который в Пскове назывался 
Кромой, навстречу царю вышел знаменитый на весь город юродивый 
Николка-Христа-ради, известный своим бесстрашием и прозорливостью. Горожане 
считали его не просто божьим человеком, но провидцем и предрекателем.
   Остановившись против царя, Николка крикнул:
   – Ежели не оставишь Псков в покое – ждут тебя великие несчастья!
   Царь испугался и, не говоря ни слова, отъехал от юродивого. И вдруг пал под 
ним конь, жеребец дивной красоты и прекрасных статей.
   Этого для Ивана было довольно: он бежал из Пскова, не решившись испытывать 
судьбу дальше.

   Царская невеста
   Следующие месяцы прошли в беспрерывных набегах опричников на города и села, 
усадьбы и деревни земщины. Грабежи, убийства, насилие и пожары повсюду 
сопровождали царя и присных его на их страшном пути.
   К этому времени Иван стал уже полусумасшедшим. Он приходил в необузданную 
ярость по малейшему поводу, а то и без всякой причины. Он бился в падучей, на 
губах у него выступала пена, глаза закатывались. Он хрипел, потом загнанно 
дышал и в конце концов затихал, впадая в тяжелый сон.
   Намеренно не женясь, Иван проводил дни и ночи среди сонма наложниц, которые 
носили его от стола в баню, а из бани в опочивальню.
   Иван обрюзг, лицо его пожелтело, и это случилось с ним, когда было ему всего 
сорок лет.
   Наконец в голову Ивана, неизвестно почему, пришла мысль сыграть еще одну 
свадьбу.
   И снова были смотрины. Согбенный, облысевший, опирающийся на посох, Иван 
обходил ряды невест – молодых, ядреных, крепкотелых, пышущих здоровьем – и, 
точно коршун, выискивал себе добычу.
   Наконец жених остановился.
   – Как звать тебя? – спросил он девушку, понравившуюся ему более всех.
   – Марфа Собакина, – ответила девушка.
   Царь велел объявить, что царицею Московской называет он боярышню Марфу 
Васильевну Собакину, дальнюю родственницу Малюты Скуратова. Это значило, что ее 
отец – простой коломенский дворянин – становится боярином, а вслед за тем три 
брата царской невесты были объявлены окольничими.
   28 октября Ивана и Марфу венчали в Троицком соборе Александровской слобо