« И победили древлян. И побежали древляне…».
     Так мы в первый раз видим Святослава – еще малыша, но уже на коне, впереди 
дружины, с
копьем  в руке. Словно про него строки древней былины «Волх Всеславич»: «Гой 
еси, сударыня матушка! Не пеленай меня во пелену черевчату, не пояси в поясья 
шелковые, пеленай меня, матушка, в латы булатные, а на буйну голову клади злат 
шелом». Словно про него в «Слове о полку Игореве»: «Под трубами повиты, под 
шеломами взлелеяны, с конца копья вскормлены».
            Впрочем, чему дивиться? Это в те времена араб Ибн Русте писал: «И 
когда у одного из русов рождается сын, он кладет ему на живот меч, и говорит: 
«Я не оставляю тебе никакого имущества, кроме того, что ты завоюешь этим 
мечом»». Не былина, не сказка – сообщение дотошного 
современника-путешественника. Наверно, и Игорь так же положил на розовый 
животик сына холодную полосу серой стали с выбитым именем мастера «Славимир» и 
сказал положенные древним обычаем слова. Начиналась жизнь. Для руса, в 
особенности для князя это значило – начиналась война.
            И особенно верно это было для Святослава.
            Вряд ли Святослав помнил отца. Почти сразу после рождения его 
увезли на север, в варяжский Новгород -–подальше от кишащего византийским и 
хазарским золотом Поднепровья. Может, даже не в сам Новгород, а на глухой 
хуторок в лесных крепях по соседству. Наследник, единственный (тогда) сын 
престарелого государя – таким не шутят. Почувствовал ли что-нибудь 
четырехлетний мальчик, которому сообщили о смерти отца?
            Но сейчас речь не о том. Речь о самом наследнике Киевского престола,
 подраставшем в северной глуши. Как Тезей на Пелионе. Как Артур в Калидонских 
лесах.
            Рядом с Тезеем был мудрейший из кентавров, богоравный Хирон. Рядом 
с Артуром – Мерлин, чародей, друид, плод любви человеческой женщины и одного из 
Князей Ночи.
            Рядом со Святославом был дядька Асмунд.
           В общем-то, необычного в этом не было. Ничего. По всей Европе – и не 
только по ней – знатные мальчики росли в семьях дружинников отца. Чтоб не 
размякали у материнской юбки, в сюсюкающей круговерти мамок-нянек. Зачастую и 
простые люди усыновлялись при живых родителях дальней родней. Во-первых, затем 
же – чтоб не балованные росли. Плохо, когда над мальчиком чуть не до бороды 
хлопает крыльями наседка-матушка, которой, в общем-то, плевать, будет ли у рода 
воин и труженик, лишь бы кровиночке тепло-сытно-безопасно было. Можете считать 
за это предков дикарями, и пусть ваше превосходство поможет вам, когда вас в 
собственном доме унизят потомки покорной добычи тех «дикарей». Во-вторых, для 
пущего единства племени.  Для рожденного в одном селении, выросшего в другом, 
все племя становилось семьей, вся земля племени –домом. Ни поднять руку на 
сородича, ни погрязнуть в устройстве личного гнездышка – и гори синим пламенем 
все остальное, – так воспитанные дети не могли.
              Самого Игоря воспитал Вещий Олег. Знаменитый Добрыня вырастил 
младшего сына нашего героя. Можно немало рассказать и о кормильце Ярослава 
Мудрого – воеводе с выразительным именем Блуд. И было бы очень обидно ничего, 
кроме имени, не знать об Асмунде. В летописи он едва упоминается, и это, 
согласитесь, досадно. Ведь не мог же воспитатель, почти отчим такого князя, как 
Святослав  Храбрый, быть заурядным, неприметным человечком!
             Поэтому так привлекает одно любопытнейшее предположение, 
выдвинутое археологом и писателем Андреем Никитиным. Вообще-то гипотезы этого 
человека подчас бывают пофантастичнее романов его однофамильца Юрия Никитина, 
но много среди них и ценных находок.
             Уже давно привлекло внимание ученых явное сходство летописной 
биографии Вещего Олега и одной из скандинавских «сказочных саг». В этих сагах 
сплошь и рядом встречались переделанные на скандинавский лад  подвиги героев 
иных стран и времен – от героев Троянской войны до рыцарей Круглого стола. Тем 
проще могло забрести к скандинавам предание ближних соседей, почти родичей – 
славян-варягов. Могло быть и так, что скандинавский удалец прославился и стал 
вождем в варяжской дружине. Некоторые летописи говорят, что Олег был «от рода 
князей мурманских», то есть норманнских. Сага, называя героя, просто переводит 
на  норманнское наречье его прозвище: Вещий – Одд. Так вот, Андрей Никитин 
обратил внимание, что среди сыновей Олега-Одда, оставшихся на Руси-Гардарике, в 
саге упоминается некий Асмунд.
             Конечно, это могло быть простым совпадением. Но более чем 
естественно для Игоря было отдать сына на воспитание сыну наставника, почти 
брату.
              Можно многое сказать о Вещем Олеге – и многое еще будет сказано, 
- но очевидно одно: Святослав словно  рвался повторить его жизнь.
               Олег Вещий пришел из Новгорода в Киев, покорил и обложил данью 
древлян, потом освободил от хазарской дани  вятичей и нанес тяжелейший удар 
каганату, отшвырнув его за Дон.  Победоносно воевал с Византией, собрав в 
единый кулак славянские  земли Восточной  Европы. И еще – он был убежденный 
язычник. Это в его время говорили и даже писали в международных документах: 
«русин  или христианин». Мол, одно из двух.
                 В том, что Святослав тоже пришел из Новгорода и тоже начал с 
похода на древлян, его сознательной воли, конечно, не было. Наш современник, 
скорее всего, увидел бы в этом простое совпадение. Современники князя видели в 
подобных случайностях перст Судьбы. Но когда, несколько лет спустя, Святослав 
вновь освободил вятичей, окончательно добил Хазарию и устремился на Византию –