этот Добрыня братом Малке, рабыне-ключнице старой княгини Ольги, и, если не был 
ей братом нареченным, что вполне могло случиться – поручил великий князь отроку 
присматривать за глянувшейся рабыней, сказал: будь, мол, ей за брата. Ну и 
пришлось… так вот, если все-таки был он ей кровным, а не названым братом, 
значит, был он хазарином.
          Тут надо сказать несколько слов о давным-давно в прах 
раскритикованной, но все еще не из всех голов выветрившейся версии, будто и сам 
Добрыня, и его сестра были детьми древлянского князя Мала. Сразу скажу – 
серьезных оснований для нее никаких. Так, некоторое созвучие между именем 
древлянского мятежника и некоего «Малъка Любечанина», отца Добрыни и Малки. В 
других летописях ее называют ославяненным именем Малуша, но в Никоновской, 
сохранившей множество древних подробностей – например, что поход на болгар 
Святослав начал по наущению цесаря Никифора, что Оскольд воевал с черными 
болгарами, и многое иное, – в этой летописи сохранено и подлинное имя сестры 
Добрыни – Малка. Так и будем ее называть. Так вот, ни намека на древлянское 
происхождение Малки и ее брата в летописи нет. Если бы Малка была древлянской 
княжной, то ее сын и стал бы править в Древлянской земле. Нет и намека на то, 
что Мал или его сын – наследник! – мог остаться в живых после побоища 946 года. 
Ольга – точнее, стоявшие за нею люди – не могли оставить в живых родню человека,
 обвиненного ими в смерти государя Игоря. Если же Мал с семейством были 
посвящены в заговор, они тем более были обречены.
          Невзирая на очевидную слабость этой версии, она то и дело возникает в 
популярной литературе. В 1970-1980-е годы ее яростно отстаивал украинский 
краевед Анатолий Маркович Членов.  Он не был профессиональным историком, но на 
основе этой хлипковатой версии и притянутых за уши «данных» русских былин 
выстроил целую «древлянскую теорию». Все его идеи пересказывать слишком долго, 
да и не нужно. Для характеристики автора и самой идеи хватит нескольких 
пунктов: Членов с какой-то биологической ненавистью относился к варягам, 
которых, «естественно», считал норманнами. В своих работах он с энергией 
фронтового политрука поносил Рюрика, Олега Вещего и Игоря, Святослава же 
изображал недалеким воякой, марионеткой в руках «варяжских интервентов», 
истратившим энергию на ненужные-де Руси походы. Хазар он, напротив, считал 
добрыми друзьями Руси, защищавшими ее от… арабов (!!!). Все гадости про 
хазарское иго – конечно же, выдумки злых варягов из ужасного «Варяжского дома». 
Непонятно только, как же они попали в летопись, если любимец Членова, Владимир, 
победил их и все последующие князья, при которых составлялись летописи, были 
его потомками, и представителями хорошего «Древлянского дома». Завершает 
фундаментальный труд Членова фраза, которую следует привести  – она полностью 
характеризует и книгу, и автора: «За… образец государственного устройства Руси 
была, видимо, взята Добрыней и Владимиром… библейская федерация 12 
свободолюбивых племен, вырвавшихся из-под ига фараона и ведомых могучей рукой 
Саваофа. Истинными преемниками их были объявлены 12 (??) федеральных земель 
(???) Руси». Более к этой книге добавить нечего. 
          Гораздо состоятельнее версия, выдвинутая в 1970-е годы гебраистом В. 
Емельяновым и А. Добровольским. В 1997 году ее – увы, без ссылки на 
первооткрывателей –  высказал Алексей Карпов в вышедшей в серии «ЖЗЛ» биографии 
«Владимир Святой». Основа имен Малки и ее отца – Малък –не славянская. Цитирую 
Карпова: «В семитских языках (арабском, древнееврейском) слово «Malik» означает 
«царь», «правитель»». Вот с предположением, будто Малък был «хазарским беком, 
обосновавшимся в русском Любече», согласиться невозможно. Никаких «беков» в 
Любече не было и быть не могло уже во времена Олега Вещего. Скорее можно 
предположить, что летописец или его источник так ославянил какое-то хазарское 
прозвище или титул. А вот с дальнейшим: «Славянское же имя сына Малъка Добрыни 
в этом случае не должно смущать» – остается полностью согласиться. Да, не 
должно. Еще в «киевском письме», документе из деловой переписки иудейской 
общины Киева, которая та за век до Святослава вела с единоверцами Каира, среди 
прочих встречаются Йегуда Северята и Гостята Кабиарт бен Коген. Очевидно, 
Мстиславы Ростроповичи, Владимиры Гусинские и Борисы Березовские – совершенно 
не новое явление.
           Так вот, Добрыня  подошел к новгородским послам и посоветовал 
просить у Святослава Владимира. Оказывается, ушлая рабыня успела соблазнить 
молодого князя и родила от него мальчика. Мальчика назвали Владимиром, и 
отправили вместе с матерью с глаз долой. Сердобольная Ольга выслала их в 
принадлежавшее ей сельцо Будутино, скорее всего, спасая от сына – легко 
догадаться, как отнесся бы Святослав к отродью хазарки. Следует напомнить, что 
у балтийских славян, от которых происходил его род, отец мог убить нежеланного 
младенца, и это было в порядке вещей. Впрочем, и у русских есть былина, как 
Илья Муромец убивает сына – правда, уже взрослого – от женщины из враждебного 
племени и остается при том любимейшим героем былин.
          Впрочем, казаки, через полтысячи лет развлекавшиеся с пленными 
азиатками, принимали еще более крутые меры по предотвращению нежелательных 
последствий. Эх, не был наш герой похож на Стеньку Разина…
            Новгородцы вновь пришли к Святославу снова и попросили в князья 
Владимира. «Вот он вам», был краткий ответ. Князю не хотелось говорить об 
отродье рабыни из ненавистного племени. Возможно, он предполагал, что именно в 
северном Новгороде, рюриковой твердыне, столь близкой к стальным волнам 
Варяжского моря и высящимся над ними скалам Арконы, «робичич» – сын рабыни – 
будет  безопасен. Может, он даже надеялся на то, что воспитание «людей 
новгородских от рода варяжска» уравновесит хазарскую кровь его младшего сына. В 
таком случае, князь не учитывал или не знал, что вместе с Владимиром на север