Рожденного в Пурпуре не вызывала. На счастье Петра, августейший книжник не был 
ни воином, ни дипломатом, говоря кратко, не был человеком действия,  и его 
неприязнь к Болгарии оставалась сугубо платоническим чувством. Сыну же его 
вообще не было никакого дела до происходящего за стенами его дворца, точнее, 
тех его палат, где он с, мягко говоря,  дружками  устраивал оргии. Для Болгарии 
это был как раз тот, описанный Эзопом еще случай: чем царь-аист, для лягушек 
лучше уж царь-чурбан…
          Вот только раньше никому бы не пришло в голову сравнивать болгар с 
лягушками.
          Шестидесятые годы Х века ознаменовались двумя новыми доказательствами 
ничтожества уже пожилого правителя Болгарии.
          В 963 году, когда «смертельные спазмы, развившиеся вследствие 
неумеренной верховой езды» или же отрава, «принесенная с женской половины 
дворца», отправили беспутного Романа II в иной, не обязательно лучший, мир, 
новые правители империи потребовали от соседа  обновления договора 927 года. 
Собственно, было пора – одним из условий договора был его срок – на 30 лет, и 
они давно минули, просто тогда императорам было не до того – резко обострились 
отношения пожилой четы императоров и молодой пары, явилось русское посольство, 
да и новый патриарх Полиевкт доставлял немало головной боли Константину. Потом 
молодым владыкам было не до того – оба пустились во все тяжкие, освободившись 
от досадного надзора старого императора, и лишь после смерти Романа на троне 
оказался человек, помнивший о таких вещах, как договоры с соседями. Нечего 
говорить, что договор 927 года со всеми его статьями и обязанностями Болгарии в 
отношении восточного соседа был подтвержден и действие его продлено. Более того,
 сыновья Петра, царевичи Роман и Борис – чего, однако, стоит выбор имен: имя 
человека, превратившего родину в духовную провинцию Византии и имя 
византийского императора, трепетавшего перед отцом Петра… так вот, Роман и 
Борис были отправлены в Константинополь как заложники. Так Петр лишний раз 
подтвердил свою беспредельную покорность Царьграду. Притом никакой насущной 
необходимости в этаком низкопоклонстве не было: войска Византии почти полностью 
сосредоточились на восточном фронте, воюю с вечными врагами империи – 
мусульманами. Это холуйское поведение перед исконным врагом вызывало сильное 
недовольство болгар. Царь терял уважение подданных. Но это было еще не все.
         В 965 году, когда Святослав ходил на Хазарию, Петр заключил договор с 
мадьярами, бывшими вассалами каганата. Читая его, следует помнить, что Петр 
заключил с Византией договор, обязывающий его всячески препятствовать 
кочевникам в походах на Византию. Что в столице Второго Рима в заложниках 
находятся его сыновья.
          Договор содержит обязательство венгров не разорять болгарских земель, 
если Петр не будет им мешать в их набегах на Византию.
          Я не знаю, сохранил ли народ Болгарии какое-нибудь уважение к своему 
государю; я не знаю, сохранил ли сам этот человек какое-нибудь уважение к 
самому себе.
          Татищев сообщает, опираясь на неведомый нам источник, «что болгары 
помогали козарам» против войск нашего героя. Если только это так – трудно 
заподозрить Петра в этаком «безумстве храбрых». Остается сильнейшим образом 
подозревать, что это в очередной раз загребала чужими руками жар змиемудрая 
Византия, а Петр, в очередной же раз,  покорно сунул пятерню в раскаленные 
докрасна угли. Любопытно, подоспела болгарская помощь хотя бы ко взятию 
Саркела? Или вообще явилась на руины?
            Можно представить себе, в какой шок повергла пожилого холуя 
Византии внезапная опала со стороны хозяина. Всю жизнь Петр Сурсувул вел себя 
как примерный примак в доме строгого  и богатого тестя, как забитый, затюканный 
сынишка рядом с деспотичным папашей. Всю жизнь он глядел в рот владыкам 
Царьграда. И вот, на склоне лет, награда – его послов вышвыривают из дворца, 
стране объявляют войну – к которой она, мягко говоря, не готова. Не знаю, что 
бы с ним случилось, пойми он – хозяева с Босфора превратили его  и его страну в 
кость, брошенную волку. «Духовные отцы», послушным сыном которых всю долгую 
жизнь был этот несчастный человек, швырнули сына на алтарь – не бога, как 
ветхозаветный Авраам сына своего, Исаака, это хоть и больно, но простительно - 
–собственных шкурных интересов.
         И в тот момент, когда он напрягал свой ум в тщетных попытках уразуметь 
– «За что?!», за его спиной грянуло обрекающее:
     6. Иду на вы!
        Святослава в Болгарии можно сказать, ждали. Не только язычники – эти-то 
само собой, для них сын Перуна из северных краев был долгожданным освободителем 
от гнета чужеземной веры, от огречившихся господ. Отряды скамаров – 
полуповстанцев-полуразбойников – спускались с гор и шли за дружинами русского 
князя. Выходили из лесных убежищ старики волхвы, жадно вглядываясь в багряные 
стяги с Соколом Рюриков и Крестом Дажбога. Покидали родовые грады во главе 
дружин бояре глухих окраин, сохранившие верность Богам Крума, Омуртага и 
Маломира. 
           Но его ждала и Болгария. Вся Болгария ждала Воина, Правителя, Мужа – 
ждала после почти полувека под постылым бескостным царьком, окончательно 
обабившимся под старость. Ждала, как ждут выстрела в потолок, как конь – 
благостного ожога бича, указывающего путь; как уставшие от собственного 
непослушания дети – тяжелого кулака об стол, говорящего – пришел Отец. 
           Наспех собранное Петром войско просто разбежалось после первого же 
натиска русской дружины. Большинство из них укрылось в обители патриарха, 
Доростоле. Святослав прошел по стране страшной летней грозой – на дворе стоял