ли сам встретит смерть, чем поддастся 
угрозам. Переговоры закончены; ему больше нечего сказать.
        Мятежники переоценили свои силы. Боннеллюс понял, что его единственный 
шанс — ударить снова, и ударить быстро, прежде чем ожидаемое подкрепление 
прибудет из Мессины. Внезапно и без предупреждения он и его люди поскакали из 
Каккамо в местечко около Фавары, всего в паре миль от Палермо, и там 
разделились, чтобы перекрыть все дороги к столице. Это был смелый и удачный 
план. Палермцы, захваченные врасплох, без надежной защиты и достаточных запасов 
провизии, впали в панику; и, если бы Маттео использовал свое преимущество и 
пошел прямо на город, эта вторая попытка захвата власти могла бы оказаться 
успешной. Вместо этого он в критический момент заколебался. Пока он медлил, 
первые корабли из Мессины появились в гавани; войска поспешно высадились и 
заняли ключевые позиции; другие преданные королю подразделения прибыли из 
внутренних областей острова; и мятежники, теперь безнадежно уступав-шие 
противнику в численности, снова отступили в Каккамо.
        На сей раз они были готовы говорить разумно; но условия, которые 
предложил Вильгельм, оказались гораздо более благоприятными, чем они могли 
рассчитывать. Их не казнили, не отправили в тюрьму. Большинство зачинщиков, в 
том числе Симон, Танкред и Вильгельм из Принчипате — еще один дальний родич 
короля, — предпочли покинуть королев ство, и им предоставили корабли, которые 
довезли их до Террачины. Некоторым было приказано совершить паломничество в 
Иерусалим. Ришар из Мандры — который в первое роковое утро прикрыл своего 
повелителя собственным телом — получил полное прощение. Маттео Боннеллюсу, 
организовавшему три заговора за шесть месяцев, также было даровано прощение; 
его снова пригласили ко двору, и Вильгельм опять принял его дружелюбно и 
выказывал различные знаки рас положения.
        Почему в этот раз король проявил столь удивительное милосердие? За пять 
лет до этого, после бунта менее серьезного, он вешал, топил в море и ослеплял 
зачинщиков, заполнив тюрьмы теми, кому посчастливилось избежать худшей участи, 
и оставив дымящиеся руины на месте Бари, как пример судьбы, которая ожидает 
любой город в его владениях, посмевший ему противостоять. Почему после трех 
ужасных дней, едва не стоивших ему жизни, он приговаривает виновников всего 
лишь к изгнанию, не сулящему особых тягот, и принимает с распростертыми 
объятиями предателя, который подошел ближе всех за всю историю королевства к 
тому, чтобы разрушить сицилийскую монархию?
        Первый, краткий ответ — хотя обе попытки мятежников захватить власть 
провалились, они не сдались. Крепость Каккамо располагалась на командной высоте 
и была хорошо защищена, и, если бы Маттео решил ее оборонять, она могла бы 
продержаться год или больше. Какое воздействие это оказало бы на настроения в 
Палермо, трудно сказать, но ужас, вызванный недавней блокадой, свидетельствовал 
о том, что последствия могли оказаться серьезными, а Вильгельм ни в коем случае 
не желал новых беспорядков в столице. Спокойствие и порядок могли 
восстановиться лишь после того, как всякая вражда прекратится и бунтовщики 
покинут Каккамо. Но Маттео че сдался бы, не будучи уверен, что его простят. А в 
таком случае едва ли следовало карать его сотоварищей.
        Вильгельму повезло, что молодой человек был самонадеян и глуповат. 
Иначе ему никогда не удалось бы убедить Боннеллюса, что его престиж по-прежнему 
таков, что делает его необходимым и защищает от любых посягательств. Но когда 
он проглотил, наконец, наживку и предстал, наглый как всегда, перед своим 
повелите/ем, Вильгельм, должно быть, сознавал, что Маттео Боннеллюсу пришел 
конец. Пав жертвой своего тщеславия, он уже не причинит новых бед. Ему 
предстояло еще несколько месяцев наслаждаться свободой, гордо расхаживая по 
Палермо и похваляясь своей властью над королем; но, когда к концу апреля новые 
бунты вспыхнули в центральной Сицилии и на континенте, Вильгельм решил 
разделаться с ним раз и навсегда.
        Арестовать Маттео не представляло сложности. Его просто вызвали во 
дворец. Несмотря на то что он получил несколько предупреждений, он по-прежнему 
считал свою позицию неуязвимой и подчинился без колебаний. Во дворце его 
схватили воины Вильгельма и отправили в такое место, которое Фальканд описывает 
как отвратительнейшую темницу — на сей раз не в самом дворце (Вильгельм никогда 
не повторял ошибок), а в соседнюю крепость, известную под арабским названием 
Ат-Халька, «Кольцо».
        Беспорядки, которые за этим последовали, кажется, были не более чем 
формальностью. Возвратившись в Палермо, Маттео старательно пестовал свою славу 
и репутацию, и, услышав о его аресте, его люди в городе поспешно попытались 
организовать выступления в его поддержку. Но сердца горожан к этому не лежали. 
Они устали от волнений и переворотов и охладевали к бунту едва ли не прежде, 
чем он начинался. И дворец, и Халька хорошо охранялись; довольно бестолковая 
попытка поджечь ворота была легко пресечена; и, как пишет Фальканд, «когда люди 
увидели, что они не могут ничего достичь... настроение их внезапно переменилось 
— они предпочли, что характерно для сицилийцев, поступить в соответствии с 
требованиями момента, вместо того чтобы твердо следовать своим убеждениям. И 
многие из тех, кто кричал, настаивая на освобождении Боннеллюса, теперь по 
старались разъяснить, что никогда не искали его дружбы».
        Из сторонников короля погиб только один — Аденульф. королевский 
камергер, которого зарубил кто-то из рыцарей Боннеллюса. Мятежникам меньше 
повезло; на сей раз Вильгельм не собирался проявлять милосердие. Почти все, кто 
попал в его руки, были преданы смерти или искалечены. Сам Маттео, ослепленный и 
с подрезанными сухожилиями, спустя недолгое время умер в своей камере.
       
       Глава 13
       КОНЕЦ ЦАРСТВОВАНИЯ
        
        Ушел гражданин (сказал он), который, хотя и не ровня 
        Тем, кто взращивал государство во время оно... 
        Все же в эти времена, не знающие закона