рактически не увеличивалась за счет 
переселенцев, и латинская община все больше превосходила ее по числен-ности. В 
атмосфере религиозной терпимости от нее уже не требовалось исполнять роль 
буфера между латинским христианством и исламом. Наконец, Рожер установил 
твердый контроль над латинской церковью и больше не нуждался в альтернативе. Но 
никакой дискриминации греков не замечалось. Учитывая, что Отвили всегда 
испытывали смешанные чувства по отношению к Византийской империи — восхищение 
ее институтами и искусством сочеталось с недоверием (в котором присутствовала 
немалая доля ревности), — для них было бы простительно рассматривать чужеродное 
меньшинство, чьи политические и религиозные симпатии казались откровенно 
сомнительными, как людей второго сорта. Но они никогда так не поступали. Рожер 
и его преемники поддерживали своих греческих подданных, когда они в этом 
нуждались, и заботились об их благоденствии и благополучии их церкви. В течение 
целого столетия на Сицилии были греческие адмиралы, и по крайней мере до 
окончания правления Рожера вся фискальная система оставалась в руках греков и 
арабов31. Акценты сместились вполне закономерно. Хотя и подчинявшиеся формально 
латинским церковным властям василианские монастыри продолжали в большом 
количестве возникать в течение пятидесяти лет. Особой известностью пользовался 
монастырь Святой Марии, около Россано в Калабрии32, основанный в период 
регентства Аделаиды в начале века, и дочерний ему монастырь Спасителя в Мессине,
 построенный на тридцать лет позже. Он вскоре стал главным греческим монастырем 
на Сицилии, но он же оказался последним. С тех пор королевские благодеяния 
изливались на новые латинские обители — монастырь Святого Иоанна в Эремити, а 
позже — Маниаче и Монреале.
        К счастью, оставалась такая возможность, как личное покровительство, и 
кажется очень правильным, что самая прекрасная греческая церковь на всей 
Сицилии, единственная способная до сих пор соперничать в красоте с дворцовой 
часовней и собором в Чефалу, была выстроена и одарена самым блистательным из 
всех греков, вписавших свои имена в историю королевства.
        
        Хотя изначальное и правильное имя этой церкви Святая Мария 
Адмиральская33 остается вечным памятником ее основателю, Георгий Антиохийский 
не нуждался в таких мемориалах, чтобы обеспечить себе место в истории. Мы уже 
рассказывали об одаренном юном левантинце, который, прослужив какое-то время у 
султанов из династии Зиридов в Махдии, бежал на Сицилию и в 1123 г. использовал 
свои великолепные познания в арабском и доскональное знакомство с тунисским 
побережьем, чтобы обеспечить единственную победу в первой злополучной 
африканской экспедиции Рожера. С тех пор он, как командующий сицилийским флотом,
 служил своему королю верой и правдой, на море и на суше, сделавшись в 1132 г. 
первым обладателем самого гордого титула, который могла ему дать его приемная 
родина, — эмир эмиров, верховный адмирал и первый министр королевства. 
Строительство церкви отнюдь не было тихой радостью его преклонных лет, а тем 
более — утешением после ухода в отставку. В 1143 г., когда она была основана, 
ему, по-видимому, было пятьдесят с небольшим; спустя несколько недель он 
отправился со своим флотом в новую североафриканскую экспедицию, на сей раз 
более успешную; а до своей смерти ему еще предстояло водрузить силицийский флаг 
на берегах Босфора и вернуться в Палермо со всеми секретами — и многими 
ведущими мастерами — византийского шелкового производства.
        Однако при том, что великий адмирал и без того обеспечил себе 
бессмертие, все же кажется немного несправедливым, что сокращенное и более 
известное название его церкви увековечивает не его память, а некоего Жоффрея де 
Марторану, основавшего в 1146 г. поблизости бенедиктинский женский монастырь, к 
которому спустя примерно три века церковь Георгия была присоединена. К 
сожалению, изменения не ограничились именем. По внешнему облику Мартораны — 
таким образом, несмотря на высказанные возражения, нам придется ее называть — 
невозможно догадаться о ее происхождении. Некогда ее внешний облик также 
поражал. В Рождество 1184 г. ее посетил арабский путешественник Ибн Джубаир, 
возвращавшийся из паломничества в Мекку. Он писал: «Мы видели самое 
замечательное строение, которое нам не под силу описать, и потому мы вынуждены 
молчать, ибо это самое красивое здание в мире... У него есть колокольня, 
поддерживаемая колоннами из мрамора и увенчанная куполом, покоящимся на других 
колоннах. Это одна из самых чудесных построек, виденных нами когда-либо. Пусть 
Аллах по милосердию и доброте почтит это здание призывами муэдзина».
        Глядя сейчас на Марторану, можно пожалеть, чтобы мольбы Ибн Джубаира не 
были исполнены. Его единоверцы едва ли общались с ней хуже, чем христиане. Само 
здание он бы не узнал; в отличие от соседней церкви Сан Катальдо, чьи три 
тяжелых купола безошибочно, хотя излишние навязчиво, выдают в ней нормандскую 
постройку середины XII в., эта подлинная жемчужина среди сицилийских церквей 
одета мрачным барочным декором. Только романская колокольня, купол которой 
провалился во время землетрясения в 1726 г., привлекает взоры путешественников 
своими совершенными пропорциями и заставляет их войти внутрь.
        Внутри тоже все не так, как было. В конце XVI в. церковь перестроили и 
расширили, чтобы она могла вмещать всех монахинь, а в течение XVII в. эти 
прискорбные деяния продолжались. Западную стену снесли, прежние атриум и 
притвор включили в основное пространство церкви. Еще труднее смириться с тем, 
что в 1683 г. была разрушена главная апсида со всеми ее мозаиками и на ее месте 
возвели маленькую, украшенную фресками часовенку, уродство которой, несмотря на 
все старания реставраторов XIX в., невозможно скрыть.
        Такова нынешняя Марторана. Восточная ее оконечность разрушена, западные 
помещения никогда не удастся восстановить в первозданном виде. Чудесным образом,
 однако, в центральной части старинная церковь Георгия все еще выглядит так же, 
как в момент ее освящения или в тот ден