ченные жаждой крови, бросились к трибуналу491, 
разогнав стражу, его охранявшую. Тогда Антоний сорвал с пояса меч и, подставив 
грудь ударам солдат, стал клясться, что, если его не зарубят, он покончит с 
собой сам. Он обращался к самым известным и отличившимся в боях легионерам, 
называя их по именам, и требовал, чтобы они убили его. Повернувшись к боевым 
значкам с изображениями богов492, Антоний молил их вдохнуть бешенство и дух 
раздора, владеющие его армией, в сердца неприятелей, молил до тех пор, пока 
бунт не начал иссякать. День клонился к вечеру, и солдаты разошлись по своим 
палаткам. Той же ночью Флавиан выехал из лагеря. По дороге он встретил гонцов, 
везших в армию письмо Веспасиана. Письмо это отвлекло внимание солдат и 
избавило Флавиана от опасности.
      11.  Будто чума охватила легионы: вслед за паннонской восстала против 
своего легата мёзийская армия. Солдаты здесь не были утомлены целым днем 
работы493, — бунт вспыхнул около полудня под влиянием распространившегося слуха 
о письме, которое легат мёзийских легионов Апоний Сатурнин якобы написал 
Вителлию. Когда-то воины состязались между собой в доблести и послушании, 
теперь они старались превзойти друг друга дерзостью и преследовали Апония с тем 
же яростным упорством, с каким только что требовали казни Флавиана. Солдаты из 
Мёзии напоминали паннонским легионам о поддержке, которую оказали им в 
преследовании Флавиана; паннонские же войска, видя, что другие тоже бунтуют и 
это как бы освобождает их от ответственности, устремились на поддержку мёзийцев 
и, готовые на новые преступления, вместе с ними ворвались в парк, окружавший 
виллу Сатурнина. Хотя Антоний, Апониан и Мессала пытались сделать все, что 
могли, им не удалось бы спасти Сатурнина, если бы он сам не спрятался в таком 
месте, где никому не могло прийти в голову его искать, — в печи одной из бань, 
в ту пору случайно не топившейся. Вскоре затем он, бросив своих ликторов494, 
бежал в Патавий. После отъезда консуляриев495 Антоний оказался полновластным 
хозяином обеих армий, — товарищи и так уступали ему первое место, солдаты 
любили и уважали только его. Были люди, считавшие, что Антоний сам подстроил 
оба бунта, чтобы все плоды победы достались ему одному.
      12.  В стане вителлианцев тоже царили распри, тем более опасные, что 
порождали их не бессмысленные подозрения черни, а коварные интриги полководцев. 
Моряки Равеннского флота были в большинстве своем родом из Далмации и Паннонии, 
т.е. из провинций, находившихся под властью Веспасиана, и префекту флота 
Луцилию Бассу496 без труда удалось склонить их на сторону этого государя. 
Заговорщики наметили ночь для выступления и решили, что они одни, никого ни о 
чем не предупреждая, сойдутся в условленный час на центральной площади лагеря. 
Басс, то ли мучимый стыдом, то ли неуверенный в исходе затеваемого предприятия, 
остался дома, выжидая, чем кончится дело. Триерархи497, крича и гремя оружием, 
набросились на изображения Вителлия и перебили тех немногих, кто пытался 
оказать им сопротивление; остальная масса, движимая обычной жаждой перемен, 
сама перешла на сторону Веспасиана. Тогда-то Луцилий выступил на сцену и 
признался, что заговор устроил он. Моряки выбрали себе в префекты Корнелия 
Фуска, который, едва узнав об этом, спешно прибыл во флот. Басс, в 
сопровождении почетного эскорта из либурнских кораблей, направился в Атрию498, 
где префект конницы Вибенний Руфин, командовавший гарнизоном города, немедленно 
посадил его в тюрьму. Правда, его тут же освободили благодаря вмешательству 
вольноотпущенника Цезаря Горма, — оказывается, и он входил в число 
руководителей восстания.
      13.  Узнав, что флот изменил Вителлию, Цецина дождался времени, когда 
большинство солдат было разослано на работы, и собрал на центральной площади 
лагеря несколько легионеров и самых заслуженных центурионов, якобы для того, 
чтобы обсудить кое-какие вопросы, не подлежащие разглашению. Здесь он заговорил 
о доблести Веспасиана и мощи его сторонников, о том, что флот перешел на его 
сторону, об угрозе голода, нависшей над вителлианской армией; рассказал о 
положении в галльских и испанских провинциях, готовых выступить против 
принцепса, о настроении в Риме, где вителлианцам тоже не на кого положиться; 
напомнил о слабостях и пороках Вителлия и начал поспешно приводить 
присутствующих к присяге Веспасиану — те, кто знали все заранее, присягнули 
первыми, остальные, ошеломленные неожиданностью, последовали их примеру. 
Изображения Вителлия были тут же сорваны с древков, к Антонию отправлены гонцы 
с сообщением о случившемся. Весть об измене вскоре распространилась. 
Сбежавшиеся солдаты, увидев надписи с именем Веспасиана499 и валяющиеся на 
земле изображения Вителлия, остановились в молчании, но тут же разразились 
яростными криками. «Так вот где суждено закатиться славе германской армии! 
Сдать оружие, позволить связать себе руки, без боя, без единой раны? Кому 
сдаваться — легионам, над которыми мы же сами одержали победу? Даже не первому, 
не четырнадцатому — единственным в отонианской армии, с кем стоит считаться, 
хотя мы и их били, били на этих же самых полях, на которых сейчас стоим. 
Допустить, чтобы тысячи вооруженных солдат пригнали, словно стадо наемников, в 
подарок ссыльному преступнику500 Антонию? Подарить ему восемь легионов вдобавок 
к его одной-единственной эскадре? Это все Басс с Цециной… Мало им домов, садов, 
денег, которые они накрали у Вителлия, теперь они хотят украсть у принцепса 
армию, а у армии принцепса. Мы не потеряли ни одного человека, не пролили ни 
капли крови, — даже флавианцы станут нас презирать; а что мы скажем тем, кто 
спросит нас об одержанных победах, о понесенных поражениях?».
      14.  Так кричали солдаты, так кричала вся охваченная скорбью армия. 
Сначала пятый легион, а за ним и остальные снова нацепили на свои знамена 
изображения Вителлия. Цецину заковали в кандалы. Армия выбрала полководцами 
легата пятого легиона Фабия Фабулла и префекта лагеря Кассия Лонга. Легионеры 
набросились на случайно встретившихся им, ничего не понимавших и ни в чем не 
повинных солдат с трех либурнских кораблей и изрубили их в куски.