работали в своих скромных мастерских, торговали в мелочных лавчонках, 
перебивались со дня на день, откладывали сегодня сестерций, а завтра, глядишь, 
и целый динарий, работали не покладая рук, сколачивали себе состояние, то 
честным путем, а то и не без хитрости и обмана, а сколотив, кидались выкупать 
отца или мать, сестру или брата, томившихся в рабстве, и мечтали, денно и нощно 
мечтали о том, как они устроят судьбу своих детей: хорошо выдадут замуж дочь, а 
главное, поставят на ноги сына, дадут ему образование, выведут в люди, сделают 
его человеком, римлянином: он-то уж будет приписан к трибе; он-то уж назовет в 
официальной надписи, или подписываясь, имя родного отца, не патрона. С острой 
наблюдательностью подлинного мастера Петроний сумел подметить эту мечту и 
заботу у одного из застольников Тримальхиона, и что еще удивительнее, – он, 
который был и по своему воспитанию, и по своему культурному уровню, и по своему 
рангу действительно человеком другого мира, сумел рассказать о ней так, что и 
сейчас, через две тысячи лет, с полным сочувствием слушаешь этого отца, который 
покупает книжки для сына: «пусть понюхает законов» и уговаривает его учиться – 
«посмотри-ка, чем был бы человек без учения!»
   Рабы-ремесленники и торговцы о своей деятельности в надписях не сообщали; 
отпущенники делали это охотно. Раб, занимавшийся каким-либо ремеслом, не бросал 
привычного дела и по выходе на свободу: надписи, оставленные отпущенниками, 
свидетельствуют о деятельности рабов в той же мере, как и о деятельности 
отпущенников. Торговля и ремесло и в Риме, и в Италии находятся в их руках.
   Просмотрев тома латинских надписей, выносишь убеждение, что не будь этих 
сметливых голов и умелых трудолюбивых рук, «владыкам вселенной, народу, одетому 
в тоги», нечего было бы есть и не во что одеться. Они торгуют хлебом и мясом, 
овощами и фруктами, делают мебель, портняжат и сапожничают, изготовляют ткани и 
красят их, моют шерстяную одежду. Они работники по металлу, каменотесы, 
скульпторы и ювелиры, учителя и врачи. Они работоспособны, цепки, умеют выплыть 
наверх и добиться своего. Агафабул, раб, работавший в крупном кирпичном 
производстве Домиция Афра, еще в бытность рабом, имел двух собственных 
подручных («викариев»); выйдя на волю, он купил еще двоих. Один из этих рабов, 
Трофим, стал его отпущенником и зарабатывал столько, что обзавелся пятью рабами.
 Дефф подсчитал, что в Риме в эпоху ранней империи из 486 ремесленников, 
торговцев и людей свободных профессий, только 47 человек были уроженцами Италии 
или Рима, причем неизвестно, может быть, и они были в каком-то колене потомками 
отпущенников. В таком промышленном городе, как Помпеи, изготовление гарума, 
шерстяное и красильное производства находились в ведении отпущенников. Самым 
крупным денежным воротилой был здесь отпущенник Цецилий Юкунд, судя по его 
физиономии, уроженец Востока, скорее всего, еврей. В крохотных Улубрах из 
десяти мельников (мельницы в древней Италии всегда были объединены с пекарней) 
девять человек были отпущенниками. В этом же городке торговый цех состоял из 17 
человек, из них только один был свободнорожденным.
   Судьба этого трудового люда бывала различна: многие оставались бедняками, 
снимали в какой-нибудь инсуле скромную таберну, устраивали здесь свою 
мастерскую, которая одновременно была и лавкой, и перебиваясь со дня на день, в 
конце концов сколачивали себе состояние, позволявшее жить скромно, но безбедно. 
Некоторые выбивались из бедности, заводили свои предприятия, в которых работали 
их собственные рабы и отпущенники, и становились крупными, заметными фигурами в 
италийских провинциальных городах. И здесь можно наблюдать явление, на котором 
стоит остановиться.
   Латинская литература знакомит нас главным образом с Римом: о нем пишут и 
восхищаются им поэты августовского времени, его нравы клеймят Ювенал и Марциал; 
скорбными осуждениями Рима пестрят страницы Сенеки и Плиния Старшего. 
Зачитываясь ими, мы часто забываем, что Рим – только один уголок римского мира, 
что Италия и Рим не одно и то же. В италийских городах и в Риме носили, правда, 
одинаковую одежду, ели одинаковую пищу и одинаково проводили день, но 
чувствовать и думать начинали по-иному. Жизнь в этих городах была проще и 
строже. Не было двора с его тлетворной атмосферой, не было наглых преторианцев, 
пресмыкающихся сенаторов, толпы светских бездельников и праздной, живущей 
подачками толпы. Игры устраивались здесь значительно реже, раздачи хлеба и 
съестных припасов были редки и случайны (городские магистраты обычно 
ознаменовывали этой щедростью свое вступление в должность) – на них нечего было 
рассчитывать. Надо было работать. В окрестностях, в своих огородиках и садиках, 
трудились не покладая рук крестьяне; город оживляла ремесленная и торговая 
деятельность. Эти города, ничем особенно не примечательные, и население их, 
серьезное, работящее и трудолюбивое, еще ждет внимательного любящего 
исследователя. И не только исследователя их материальной культуры.
   Столица обычно снабжает провинцию идеями, в древней Италии случилось 
наоборот: новое пробивается в провинциальных городах. Медленно, незаметно для 
самих обитателей этой тихой глуши возникает иной строй мыслей и чувств, 
по-другому начинают слаживаться отношения между людьми. Не следует, конечно, 
думать, что здесь провозгласят принцип равенства всех людей, но что отпущенник 
чувствует себя тут иначе, чем в Риме, это несомненно. В Риме он всегда вне 
городской и общественной жизни (императорские отпущенники, занимающие 
официальные должности, не идут в счет и в силу своего исключительного положения,
 и своего небольшого числа), он думать не смеет о том, чтобы войти в нее, а в 
италийском городе и думает об этом, и стремится к этому. Он не скупясь тратит 
свои средства на благоустройство города, куда занесла его судьба: ремонтирует 
бани, поправляет обветшавший храм, замащивает улицы. Расчет у него, конечно, 
корыстный: ему хочется выдвинуться, создать себе имя, настоять на том, чтобы 
забыли, как он «в рабском виде» бегал по этим улицам. Расчет удается: город 
благодарно откликается на его щедрость: позволяет ему отвести в свой дом воду 
от общественного водопровода, удостаивает почетн