он освободил от клятвы. (2) Были бесстыдные женщины, 
которые отрекались от прав и достоинств матрон, сами объявляя себя 
проститутками, чтобы уйти от кары законов [81] ; были распутные юноши высших 
сословий, которые добровольно подвергались позорному приговору, чтобы выступать 
на сцене и арене наперекор постановлению сената; и тех и других он всех осудил 
на изгнание, дабы никто не искал спасения в таких хитростях. Одного сенатора он 
лишил полосы на тоге, когда узнал, что перед июльскими календами [82] он уехал 
к себе в сады, чтобы после календ дешевле нанять дом в Риме. Другого сенатора 
он лишил квестуры за то, что он взял жену накануне жеребьевки ведомств и 
развелся с нею на следующий день [83] .
 36. Чужеземные священнодействия и в особенности египетские и иудейские обряды 
он запретил [84] ; тех, кто был предан этим суевериям, он заставил сжечь свои 
священные одежды со всей утварью. Молодых иудеев он под видом военной службы 
разослал в провинции с тяжелым климатом [85] ; остальных соплеменников их или 
единоверцев он выслал из Рима под страхом вечного рабства за ослушанье. Изгнал 
он и астрологов, но тем из них, кто просил помилования и обещал оставить свое 
ремесло, он даровал прощение.
 37. Более всего заботился он о безопасности от разбоев, грабежей и беззаконных 
волнений. Военные посты он расположил по Италии чаще прежнего. В Риме он 
устроил лагерь для преторианских когорт [86] , которые до того не имели 
постоянных помещений и расписывались по постоям. (2) Народные волнения он 
старался предупреждать до столкновения, а возникшие сурово усмирял. Однажды в 
театре раздоры дошли до кровопролития – тогда он отправил в ссылку и зачинщиков,
 и актеров, из-за которых началась ссора, и никакими просьбами народ не мог 
добиться их возвращения. (3) В Полленции [87] чернь не выпускала с площади 
процессию с прахом старшего центуриона [88] до тех пор, пока силой не вынудила 
у наследников большие деньги на гладиаторские зрелища – тогда он, не выдавая 
своих намерений, подвел одну когорту из Рима, другую – из Коттиева царства, и 
они внезапно, с обнаженным оружием, при звуках труб, с двух сторон вступили в 
город и большую часть черни и декурионов бросили в вечное заточение. Право и 
обычай убежища он уничтожил везде, где оно еще существовало [89] . За то, что 
жители Кизика оскорбили насилием римских граждан, он лишил их город свободы, 
заслуженной еще в Митридатову войну.
 (4) Против действий врагов он ни разу более не выступал в поход и усмирял их с 
помощью легатов, да и то лишь в крайнем случае и с осторожностью. Враждебных и 
подозреваемых царей он держал в покорности больше угрозами и укорами, чем 
силой; некоторых он заманил к себе лаской и обещаниями и не отпускал – например,
 германца Маробода, фракийца Раскупорида или каппадокийца Архелая [90] , 
царство которого он даже превратил в провинцию.
 38. В первые два года после принятия власти он не отлучался из Рима ни на шаг; 
да и потом он выезжал лишь изредка, на несколько дней, и только в окрестные 
городки, не дальше Анция. Несмотря на это, он часто объявлял о своем намерении 
объехать провинции и войска; чуть не каждый год он готовился к походу, собирал 
повозки, запасал по муниципиям и колониям продовольствие и даже позволял 
приносить обеты о его счастливом отправлении и возвращении. За это его стали в 
шутку называть «Каллиппидом» [91] , который, по греческой пословице, бежит и 
бежит, а все ни на локоть не сдвинется.
 39. Но когда он потерял обоих сыновей – из них Германик скончался в Сирии, а 
Друз в Риме, – он отправился искать уединения в Кампанию. Едва ли не все тогда 
и думали и говорили с полной уверенностью [92] , что в Рим он уже не вернется и 
скоро умрет. И то и другое почти исполнилось. В Рим он более не вернулся, а 
несколько дней спустя, когда он обедал на вилле под названием «Грот» близ 
Таррацины, с потолка вдруг посыпались градом огромные камни – много 
сотрапезников и слуг было раздавлено, но сам он вопреки всякому ожиданию спасся 
[93] .
 40. Объехав Кампанию, где он в Капуе освятил капитолий [94] , а в Ноле – храм 
Августа, что и было предлогом его поездки, он направился на Капри – остров, 
больше всего привлекательный для него тем, что высадиться там можно было в 
одном лишь небольшом месте, а с остальных сторон он был огражден крутизной 
высочайших скал и глубью моря. Правда, народ неотступными просьбами тотчас 
добился его возвращения, так как произошло несчастье в Фиденах: на 
гладиаторских играх обрушился амфитеатр и больше двадцати тысяч человек погибло.
 Он переехал на материк и всем позволил приходить к нему, тем более, что еще 
при отъезде из Рима он эдиктом запретил его тревожить и всю дорогу никого к 
себе не допускал.
 41. Но вернувшись на остров, он окончательно оставил все государственные дела. 
Более он не пополнял декурии всадников [95] , не назначал ни префектов [96] , 
ни войсковых трибунов, не сменял наместников в провинциях; Испания и Сирия 
несколько лет оставались без консульских легатов [97] , Армению захватили 
парфяне, Мёзию – дакийцы и сарматы. Галлию опустошали германцы – он не обращал 
на это внимания, к великому позору и не меньшему урону для государства.
 42. Мало того: здесь, пользуясь свободой уединения, словно недосягаемый для 
взоров общества, он разом дал полную волю всем своим кое-как скрываемым порокам.
 Однако о них я должен рассказать подробно и с самого начала.
 Еще новичком его называли в лагерях за безмерную страсть к вину не Тиберием, а 
«Биберием», не Клавдием, а «Калдием», не Нероном, а «Мероном» [98] . Потом, уже 
у власти, уже занятый исправлением общественных нравов, он однажды два дня и 
ночь напролет объедался и пьянствовал с Помпонием Флакком и Луцием Пизоном [99] 
; из них одного он тут же назначил префектом Рима, другого – наместником Сирии 
и в приказах о назначении величал их своими любезнейшими и повсечасными 
друзьями. (2) Цестия Галла, старого развратника и мота, которого еще Август 
заклеймил бесчестием, он при всех поносил в сенате, а через несколько дней сам