м лодку почти затопило волнами [152] 
.
 59. Никогда никакие суеверия не вынуждали его оставить или отложить 
предприятие. Он не отложил выступления против Сципиона и Юбы из-за того, что 
при жертвоприношении животное вырвалось у него из рук. Даже когда он оступился, 
сходя с корабля, то обратил это в хорошее предзнаменование, воскликнув: «Ты в 
моих руках, Африка!» В насмешку над пророчествами, сулившими имени Сципионов в 
этой земле вечное счастье и непобедимость, он держал при себе в лагере 
ничтожного малого из рода Корнелиев, прозванного за свою распутную жизнь 
Салютионом [153] .
 60. В сражения он вступал не только по расчету, но и по случаю, часто сразу 
после перехода, иногда в самую жестокую непогоду, когда меньше всего этого от 
него ожидали. Только под конец жизни он стал осторожнее принимать бой: чем 
больше за ним побед, рассуждал он, тем меньше следует полагаться на случай, так 
как никакая победа не принесет ему столько, сколько может отнять одно поражение.
 Обращая неприятеля в бегство, он всякий раз отбивал у него и лагерь [154] , не 
давая ему оправиться от испуга. Если успех колебался, он отсылал прочь лошадей 
[155] , прежде всего – свою, чтобы воины держались поневоле, лишенные 
возможности к бегству. 61. (А лошадь [156] у него была замечательная, с ногами, 
как у человека, и с копытами, расчлененными, как пальцы: когда она родилась, 
гадатели предсказали ее хозяину власть над всем миром, и тогда Цезарь ее 
бережно выходил и первый объездил – других седоков она к себе не подпускала, – 
а впоследствии даже поставил ей статую перед храмом Венеры-Прародительницы 
[157] .) 62. Если же его войско начинало отступать, он часто один 
восстанавливал порядок: бросаясь навстречу бегущим, он удерживал воинов 
поодиночке и, схватив их за горло, поворачивал лицом к неприятелю. А паника 
бывала такова, что однажды схваченный им знаменосец замахнулся на него острием 
значка [158] , а другой знаменосец оставил древко у него в руке.
 63. Не меньшим было и его присутствие духа, а обнаруживалось оно еще 
разительнее. После сражения при Фарсале, уже отправив войско в Азию, он 
переправлялся в лодке перевозчика через Геллеспонт, как вдруг встретил 
враждебного ему Луция Кассия с десятью военными кораблями; но вместо того, 
чтобы обратиться в бегство, Цезарь, подойдя к нему вплотную, сам потребовал его 
сдачи, и тот, покорный, перешел к нему. 64. В Александрии, во время битвы за 
мост [159] , он был оттеснен внезапно прорвавшимся неприятелем к маленькому 
челноку; но так как множество воинов рвалось за ним туда же, он спрыгнул в воду 
и вплавь спасся на ближайший корабль, проплыв двести шагов с поднятой рукой, 
чтобы не замочить свои таблички, и закусив зубами волочащийся плащ, чтобы не 
оставить его в добычу неприятелю.
 65. Воинов он ценил не за нрав и не за род и богатство, а только за мужество; 
а в обращении с ними одинаково бывал и взыскателен и снисходителен. Не всегда и 
не везде он держал их в строгости, а только при близости неприятеля; но тогда 
уже требовал от них самого беспрекословного повиновения и порядка, не 
предупреждал ни о походе, ни о сражении, и держал в постоянной напряженной 
готовности внезапно выступить, куда угодно. Часто он выводил их даже без 
надобности, особенно в дожди и в праздники. А нередко, отдав приказ не терять 
его из виду, он скрывался из лагеря днем или ночью и пускался в далекие 
прогулки, чтобы утомить отстававших от него солдат.
 66. Когда распространялись устрашающие слухи о неприятеле, он для ободрения 
солдат не отрицал и не преуменьшал вражеских сил, а напротив, преувеличивал 
[160] их собственными выдумками. Так, когда все были в страхе перед 
приближением Юбы, он созвал солдат на сходку и сказал: «Знайте: через несколько 
дней царь будет здесь, а с ним десять легионов, да всадников тридцать тысяч, да 
легковооруженных сто тысяч, да слонов три сотни. Я это знаю доподлинно, так что 
кое-кому здесь лучше об этом не гадать и не ломать голову, а прямо поверить 
моим словам; а не то я таких посажу на дырявый корабль и пущу по ветру на все 
четыре стороны».
 67. Проступки солдат он не всегда замечал и не всегда должным образом 
наказывал. Беглецов и бунтовщиков он преследовал и карал жестоко, а на 
остальное смотрел сквозь пальцы. А иногда после большого и удачного сражения он 
освобождал их от всех обязанностей и давал полную волю отдохнуть и разгуляться, 
похваляясь обычно, что его солдаты и среди благовоний умеют отлично сражаться. 
(2) На сходках он обращался к ним не «воины!», а ласковее: «соратники!» 
Заботясь об их виде, он награждал их оружием, украшенным серебром и золотом, 
как для красоты, так и затем, чтобы они крепче держали его в сражении из страха 
потерять ценную вещь. А любил он их так, что при вести о поражении Титурия 
отпустил волосы и бороду и остриг их не раньше, чем отомстил врагам.
 68. Всем этим он добился от солдат редкой преданности и отваги. Когда началась 
гражданская война, все центурионы всех легионов предложили ему снарядить по 
всаднику из своих сбережений, а солдаты обещали ему служить добровольно, без 
жалованья и пайка: те, кто побогаче, брались заботиться о тех, кто победнее. И 
за все время долгой войны ни один солдат не покинул его; а многие пленники, 
которым враги предлагали оставить жизнь, если они пойдут воевать против Цезаря, 
отвечали на это отказом. (2) Голод и прочие лишения они, будучи осаждаемыми или 
осаждающими, переносили с великой твердостью: когда Помпей увидел в укреплениях 
Диррахия хлеб из травы [161] , которым они питались, он воскликнул, что с ним 
дерутся звери, а не люди, и приказал этот хлеб унести и никому не показывать, 
чтобы при виде терпения и стойкости неприятеля не пали духом его собственные 
солдаты. (3) А как доблестно они сражались, видно из того, что после 
единственного неудачного боя при Диррахии они сами потребовали себе наказанья 
[162] , так что полководцу пришлось больше утешать их, чем наказывать. В других 
сражениях они