ольничий и пан
Лонгинус последовали его примеру.
     Однако на повороте дороги наместник коня придержал, потому что увидел
новое  и  странное зрелище.  Посреди тракта  лежала  на  боку  колымага со
сломанной осью.  Выпряженных коней держали два казачка.  Возницы не было -
он,  как видно,  отправился искать помощи.  У  колымаги стояли две барыни;
одна со строгим мужеподобным лицом,  одетая в лисий тулуп и такую же шапку
с  круглым донцем,  вторая  -  молодая высокая девушка с  тонкими и  очень
соразмерными чертами. На плече этой молодой особы преспокойно сидел кречет
и, встопорщив на груди перья, разглаживал их клювом.
     Наместник осадил коня,  так  что  копыта врылись в  песок  дороги,  и
потянулся к шапке, не зная, как быть: здороваться или кречета потребовать?
Растерялся он  еще  и  оттого,  что из-под куньей шапочки глянули на  него
такие  очи,   каких,  сколько  жив,  он  не  видывал:  черные,  бархатные,
печальные,   и  такие  переменчивые,   такие  жгучие,   что  глазки  Ануси
Борзобогатой при них померкли бы,  как свечки при факелах.  Над очами теми
изгибались двумя мягкими дугами шелковые темные брови; румяные щеки цвели,
точно  цветки  прелестнейшие,   меж  слегка  приоткрытых  малиновых  губок
сверкали  жемчугами зубки,  а  из-под  шапочки  струились роскошные черные
косы.  "Уж не Юнона ли то собственною персоной или другое какое божество?"
- подумал наместник,  созерцая стройный этот стан, округлые перси и белого
сокола на плече.  И  стоял наш поручик без шапки,  и  уставился,  точно на
картину писаную,  и только глаза его пылали, а сердце словно бы стискивала
рука чья.  И  собирался он  было начать речь словами:  "Ежели ты  смертное
создание,  а не божество..." - но тут подскакали посол с паном Лонгинусом,
а с ними и сокольник с обручем.  Тогда богиня подставила кречету руку,  на
которой тот, спустившись с плеча, преспокойно устроился, переступая с лапы
на лапу.  Наместник,  опережая сокольничего,  хотел снять птицу,  но вдруг
случился удивительный казус.  Кречет,  оставив одну лапу на  руке девушки,
другою вцепился в руку наместника и, вместо того чтобы на нее перебраться,
стал радостно пищать и  так сильно притягивать руки одну к другой,  что те
соприкоснулись. Мурашки пробежали по спине наместника, а кречет тогда лишь
дался  пересадить себя  на  обруч,  когда  сокольник надел  на  голову ему
клобучок. Между тем пожилая барыня взволнованно заговорила:
     - Рыцарь,  кем бы вы ни были, не откажите в помощи дамам, оказавшимся
в  затруднительном положении на дороге и не знающим,  что предпринять.  До
дому осталось мили три,  но  в  колымаге полопались оси,  и  нам,  похоже,
придется ночевать в поле;  возницу я послала к сыновьям, чтобы хоть телегу
сюда прислали,  но пока возница доедет и  вернется,  сделается темно,  а в
урочище этом оставаться страшно, потому что тут могилы поблизости.
     Старая  шляхтянка  говорила  быстро  и  голосом  таким  низким,   что
наместник даже удивился. Тем не менее он учтиво ответил:
     - Не допускай же,  сударыня,  таковой мысли,  что мы тебя с  пригожей
дочкой твоей без помощи оставим.  Направляемся мы в Лубны, ибо на службе у
светлейшего князя Иеремии состоим, и ехать нам, кажется, в одну сторону; а
хоть бы даже и  в  разные -  все равно сбочить можно,  лишь бы ассистенция
наша не оказалась докучлива. Что же телег касается, то у меня их нету, так
как еду с товарищами по-солдатски,  без обоза,  но господин посол телегами
располагает и,  я  чай,  с удовольствием,  как учтивый кавалер,  госпоже и
барышне послужит.
     Посол снял соболий колпак,  ибо,  зная польскую речь,  понял,  о  чем
разговор,  и тотчас же,  как обходительный боярин, с любезным комплиментом
поспешил предложить свои  услуги,  после чего велел сокольничему бежать за
сильно  отставшими  телегами.  Наместник  между  тем  глядел  на  девушку,
которая,  смешавшись от пылкого этого взгляда, опустила очи долу, а барыня
с казацкой внешностью на этот раз сказала вот что:
     - Господь да вознаградит вас за помощь!  А  поскольку до Лубен дорога
не  близка,  не пренебрегите моим и  сыновей моих кровом,  под которым вам
будут рады.  Мы из Разлогов-Сиромах.  Я -  вдова князя Курцевича-Булыги, а
это не дочка моя,  но дочь покойного Курцевича-старшего, брата моего мужа,
отдавшего сироту  свою  в  наше  попечение.  Сыны  мои  сейчас дома,  а  я
возвращаюсь из Черкасс,  куда к алтарю святой пречистой со вкладом ездила.
И вот на обратном пути случилась с нами эта неприятность,  так что,  ежели
бы  не  политес  ваших  милостей,  нам,  пожалуй,  пришлось бы  на  дороге
заночевать.
     Княгиня  говорила бы  еще,  но  вдалеке  показались приближавшиеся на
рысях  телеги  в  сопровождении множества  посольских каралашей  и  солдат
Скшетуского.
     - Так  вы,   сударыня,   вдова  князя  Василя  Курцевича?  -  спросил
наместник.
     - Нет!  -  резко и словно бы гневливо возразила княгиня.  - Я - вдова
Константина,  а  это -  дочь Василя,  Елена!  -  сказала она,  указывая на
девушку.
     - О князе Василе много в Лубнах разговору.  Был он и воин великий,  и
покойного князя Михаила наперсник.
     - В Лубнах не бывала, - с некоторым высокомерием сказала княгиня, - и
про его воительство не наслышана, но про дальнейшие деяния и вспоминать не
стоит, ибо про них и так всем все известно.
     Слушая это,  княжна Елена, словно цветок, подрезанный косой, опустила
голову, а наместник незамедлительно сказал:
     - Такого,  сударыня,  не говори.  Князь Василь,  из-за ужасной error*
правосудия людского приговоренный к  лишению добра и живота,  вынужден был
бегством спастись,  но  затем невинность его была доказана,