окно кареты.
     - Что случилось? - спросила она.
     - Ничего!   Пан  калушский  староста  еще  раз  поручает  тебя  моему
попеченью. Только и всего.
     - Вперед! - приказал он затем кучеру и рейтарам.
     Однако офицер, командовавший рейтарами, осадил коня.
     - Стой! - крикнул он кучеру.
     Затем обратился к Кмицицу:
     - Как так «вперед»?
     - А чего же нам еще в лесу стоять? - притворился дурачком Кмициц.
     - Да ведь ты, милостивый пан, получил какой-то приказ.
     - А тебе какое до этого дело? Получил, потому и приказываю: вперед!
     - Стой! - крикнул офицер.
     - Вперед! - повторил Кмициц.
     - Что случилось? - снова спросила Ануся.
     - Мы шагу не сделаем,  покуда я не увижу приказа! - решительно заявил
офицер.
     - Приказа ты не увидишь, потому что не тебе его прислали!
     - Коль ты не хочешь подчиниться приказу,  я его выполню! Езжай себе с
богом в Красностав, да смотри, как бы мы тебе на дорогу не всыпали, а мы с
панной возвращаемся назад.
     Кмицицу только того и надо было:  офицер выдал, что знает приказ, все
оказалось заранее обдуманной хитростью.
     - Езжай с богом! - грозно повторил офицер.
     В ту же минуту рейтары без команды выхватили из ножен сабли.
     - Ах вы,  собачьи дети,  вы бы хотели не в Замостье девушку увезти, а
где-нибудь  на   отшибе  ее  устроить,   чтобы  староста  на  свободе  мог
предаваться любовным утехам. Ну нет, не на такого напали!
     С этими словами он выпалил вверх из пистолета.
     При звуке выстрела в глубине леса раздался такой ужасающий вой, точно
этот  выстрел  разбудил  целые  стаи  волков,   спавших  поблизости.   Рев
послышался спереди, сзади, с боков, в ту же минуту раздался конский топот,
треск сучьев,  ломаемых копытами,  и на дороге показались толпы всадников,
которые приближались с нечеловеческим воем и визгом.
     - Господи   Иисусе!   Мать   пресвятая   богородица!   -   взвизгнули
перепуганные женщины в карете.
     Тем  временем  тучей  подскакали татары:  однако  Кмициц  троекратным
возгласом остановил их,  а  сам повернулся к  испуганному офицеру и  давай
похваляться:
     - Что, узнал теперь, на кого напал! Пан староста хотел из меня дурака
сделать,  слепое свое instrumentum!  А тебе поручил сводником быть,  и ты,
пан  офицер,  пошел  на  это  ради  милостей господина.  Кланяйся же  пану
старосте от Бабинича и  скажи ему,  что панна благополучно прибудет к пану
Сапеге!
     Офицер повел испуганными глазами и увидел дикие лица, хищно глядевшие
на  него и  рейтар.  Было ясно,  что  они ждут одного только слова,  чтобы
броситься на них и растерзать на части.
     - Милостивый пан, ты все, что хочешь, можешь сделать с нам. и, против
силы не попрешь,  -  ответил он дрожащим голосом, - но пан староста сумеет
отомстить.
     - Пусть на  тебе отомстит,  ведь не  выдай ты  себя,  не покажи,  что
знаешь приказ,  не воспротивься мне,  я бы не уверился в том,  что все это
ловушка,  и тут же,  в Красноставе,  отдал бы вам панну.  Вот и скажи пану
старосте, чтобы поумней себе сводников выбирал.
     Спокойный голос Кмицица обнадежил офицера,  что хоть смерть не грозит
ни ему, ни рейтарам, он вздохнул с облегчением.
     - Что же нам, ни с чем воротиться в Замостье? - спросил он.
     - Почему же ни с чем? - возразил Кмициц. - С моим письмом воротитесь,
а выписать его я велю каждому на собственной его шкуре.
     - Милостивый пан...
     - Бери их! - крикнул Кмициц.
     И сам схватил офицера за шиворот.
     Вокруг  кареты  поднялась  суматоха,  закипела  свалка.  Крики  татар
заглушили призывы на помощь и пронзительные вопли женщин.
     Однако схватка была недолгой,  не  прошло и  минуты,  как рейтары уже
лежали связанные рядышком на дороге.
     Велел тут Кмициц сечь их сыромятными плетями,  но не слишком усердно,
чтобы могли они пешими вернуться в Замостье.  Солдатам дали по сто плетей,
а офицеру полторы сотни,  невзирая на мольбы и заклинания Ануси,  которая,
не понимая,  что творится, и решив, что она попала в чьи-то страшные лапы,
сложила на груди руки и со слезами на глазах молила сохранить ей жизнь.
     - Сжалься, рыцарь! Чем я перед тобой провинилась? Сжалься! Пощади!
     - Помолчи, панна! - рявкнул Кмициц.
     - В чем я перед тобой провинилась?
     - Ты, может, и сама с ними в сговоре?
     - В каком сговоре? Господи, помилуй!
     - Так  разве ты  не  знаешь,  что пан староста только для отвода глаз
позволил тебе  уехать,  чтобы  с  княгиней тебя  разлучить,  а  по  дороге
похитить и в каком-нибудь пустом замке покушаться на твою честь?
     - Иисусе Назарейский! - крикнула Ануся.
     Так неподделен был этот возглас, что Кмициц сказал уже помягче:
     - Как? Стало быть, ты не в сговоре с ними? Да может ли это быть!
     Ануся  закрыла руками лицо,  она  слова  не  могла вымолвить,  только
повторяла:
     - Господи Иисусе! Пресвятая богородица!
     - Ну перестань же!  -  сказал еще мягче Кмициц.  - Поедешь спокойно к
пану Сапеге,  потому не сообразил пан староста,  с кем имеет дело.  Вон те
люди,  которых там секут,  должны были похит