ска, а на шестой день углубились в пущу со стороны Гайновщизны.
     Их сразу охватил сумрак необъятного леса,  который в  ту пору занимал
несколько десятков квадратных миль, с одной стороны сливаясь далеко-далеко
с пущами Зелёнкой и Роговской, а с другой — с прусскими борами.
     Нога  захватчика никогда не  попирала этих темных дебрей,  в  которых
человек незнакомый мог заблудиться и  плутать до тех пор,  пока не упал бы
от изнурения или не стал пищей хищных зверей.  По ночам в  пуще раздавался
рык зубров и медведей, мешаясь с воем волков и хриплым лаем рысей. Опасные
тропы вели  через чащобы и  поляны,  мимо  ветролома и  бурелома,  болот и
страшных сонных  озерец  к  разбросанным там  и  сям  селеньям поташников,
смолокуров и  загонщиков,  из  которых многие за всю свою жизнь ни разу не
выходили из пущи.  Только в  Беловеж вела дорога пошире,  которую называли
Сухой  дорогой;  по  ней  короли ездили на  охоту.  Туда-то  из  Бельска и
направлялись со стороны Гайновщизны Скшетуские.
     Стабровский, королевский ловчий, старый одинокий холостяк, постоянно,
как зубр,  сидевший в  пуще,  принял гостей с распростертыми объятиями,  а
детей чуть не задушил поцелуями.  Жил он с одними загонщиками,  шляхтича в
лицо не видал, разве что на королевской охоте, когда в пущу приезжал двор.
     Он  управлял в  пуще всем охотничьим хозяйством и  всеми смолокурами.
Весть  о  войне,  о  которой он  узнал только из  уст  Скшетуского,  очень
удручила старика.
     Часто так бывало,  что в Речи Посполитой пылала война, умирал король,
а  в пущу и слух об этом не доходил;  один только ловчий привозил новости,
когда возвращался от подскарбия литовского,  которому раз в год обязан был
представлять счета по хозяйству.
     — Ох,  и скучно же будет вам тут, ох, и скучно! — говорил Стабровский
Гелене.  — Зато такого надежного убежища на всем свете не сыщешь. Никакому
врагу не  пробраться через эти  дебри,  а  если  он  и  отважится на  это,
загонщики с  налету перестреляют ему всех людей.  Легче завоевать всю Речь
Посполитую, — избави бог от такой беды! — нежели пущу. Двадцать лет живу я
тут и то ее не знаю;  есть тут такие места, куда и доступу нет, где только
зверь живет да,  может,  злые духи прячутся от  колокольного звона.  Но мы
живем по-божьи,  в  селенье у  нас часовня,  и  раз в год из Бельска к нам
наезжает ксендз.  Как в  раю вам тут будет,  коли скука не  одолеет.  Зато
топить есть чем...
     Ян  был  рад-радешенек,  что  нашел для  жены  такое убежище;  однако
Стабровский напрасно удерживал его и потчевал.
     Переночевав у  ловчего,  рыцари  на  следующий же  день  тронулись на
рассвете в  путь;  в  лесном лабиринте вели их провожатые,  которых дал им
ловчий.


                                ГЛАВА XII

     Когда Ян Скшетуский со своим двоюродным братом Станиславом и Заглобой
после  утомительного  пути  прибыл  наконец  из   пущи  в   Упиту,   Михал
Володыёвский чуть с  ума не сошел от радости:  он давно не имел о  друзьях
никаких вестей,  а об Яне думал, что тот с королевской хоругвью, в которой
он служил поручиком, находится на Украине у гетманов.
     Маленький рыцарь по очереди заключал друзей в  объятия,  выпускал,  и
снова обнимал,  и руки потирал;  а когда они сказали,  что хотят служить у
Радзивилла,  еще  больше обрадовался от  одной мысли,  что  они  не  скоро
расстанутся.
     — Слава богу,  собираемся все вместе, старые бойцы Збаража, — говорил
он. — И воевать охота, когда рядом друг.
     — Это  была моя  мысль,  —  сказал Заглоба.  —  Они  хотели скакать к
королю.  Ну,  а я сказал им:  а почему бы нам не тряхнуть стариной с паном
Михалом?  Коли бог пошлет нам такое счастье, как с казаками да с татарами,
так скоро не один швед будет на нашей совести.
     — Это тебя бог надоумил! — воскликнул пан Михал.
     — Мне то удивительно,  —  вмешался в разговор Ян, — что вы уже знаете
про Уйсте и про войну.  Станислав сломя голову скакал ко мне, мы сюда тоже
летели во весь опор, думали, будем первыми вестниками беды.
     — Наверно,  евреи занесли сюда эту весть,  —  заметил Заглоба.  — Они
всегда первые обо  всем  дознаются,  а  связь  у  них  такая,  что  чихнет
кто-нибудь утром в  Великой Польше,  а  вечером в  Жмуди и  на Украине ему
скажут: «Будь здоров!»
     — Не знаю,  как все было,  но мы уже два дня обо всем знаем, — сказал
пан Михал.  —  Все тут в  смятении.  В  первый день мы  еще не очень этому
верили,  но на второй день никто уже не сомневался.  Более того, еще войны
не было,  а уже словно птицы о ней в воздухе пели:  все вдруг сразу и безо
всякого повода заговорили о ней.  Наш князь воевода,  видно, тоже ждал ее,
да и знал больше других,  кипел как в котле и в последнюю минуту примчался
в Кейданы.  По его приказу вот уже два месяца набирают людей в хоругви.  Я
набирал,  Станкевич и некий Кмициц,  хорунжий оршанский;  слыхал я, что он
уже готовенькую хоругвь отправил в Кейданы. Из всех нас он первый успел.
     — А ты, Михал, хорошо знаешь князя воеводу виленского? — спросил Ян.
     — Как же мне его не знать, коли я у него всю последнюю войну воевал.
     — Что