т ее неподалеку от границы - Юранд это справедливо заметил, - они 
увезли ее подальше, в какой-нибудь замок или вовсе к морю; но, коли будет 
доказано, что это их рук дело, так у магистра им небось не отвертеться.
     А Юранд стал повторять странным и вместе с тем ужасным голосом:
     - Данфельд, Леве, Готфрид, Ротгер...
     Миколай из Длуголяса посоветовал также послать в Пруссию бывалых и хитрых 
людей, которые могли бы выведать в Щитно и в Янсборке, там ли Дануся, а если ее 
там нет, то дознаться, куда ее увезли; затем князь взял свой посох и вышел 
отдать распоряжения, а княгиня, желая обласкать Юранда, спросила:
     - Каково вам-то?
     Юранд с минуту времени ничего не отвечал, словно и не слышал вопроса, а 
потом вдруг произнес:
     - Так, будто кто мне нож всадил в старую рану.
     - Уповайте на милосердие божие; вернется Дануська, только отдайте им де 
Бергова.
     - Собственной крови я не пожалел бы.
     Княгиня не знала, говорить ли ему сейчас о том, что Дануська и Збышко 
обвенчались, но, пораздумав, решила, что не стоит прибавлять новых огорчений к 
тяжким несчастьям, обрушившимся на Юранда, да и какой-то смутный страх ее объял.
 "Они будут искать ее со Збышком, пускай Збышко при случае скажет ему, - 
подумала она, - а то сейчас он бы совсем ума решился". Княгиня предпочла 
поговорить о другом.
     - Вы нас не вините, - сказала она. - Приехали люди в таких же кафтанах, 
как у ваших слуг, с письмом, скрепленным вашей печатью; в письме говорилось, 
что вы больны, что свет у вас отнимается и что вы еще раз хотите взглянуть на 
свою доченьку. Как же могли мы воспротивиться и не выполнить отцовскую волю?
     Юранд склонился к ее ногам.
     - Я никого не виню, милостивая пани.
     - Знайте, бог вернет вам вашу дочь, ибо хранит ее всевидящее око. Он 
ниспошлет ей спасение, как ниспослал на последней охоте, когда свирепый тур 
напал на нас и Збышко, по наитию свыше, стал на нашу защиту. Збышко сам едва не 
поплатился жизнью и долго хворал после этого, но спас и Дануську, и меня, за 
что князь дал ему пояс и шпоры. Вот видите!.. Десница господня хранит Данусю. 
Что и говорить, жаль ее! Я думала, что она приедет с вами, что я увижу ее, мою 
милую, а вот оно что...
     Голос задрожал у княгини, и слезы полились у нее из глаз, а Юранд, который 
долго сдерживался, на мгновение предался отчаянию, внезапному и страшному, как 
порыв бури. Он вцепился руками в свои длинные волосы и со стоном стал биться 
головой о стену, хриплым голосом повторяя:
     - О Иисусе! Иисусе! Иисусе!
     Но Збышко бросился к нему, потряс его изо всей силы за плечи и крикнул:
     - В путь пора! В Спыхов!

XXIX

     - Чьи это слуги? - спросил вдруг за Радзановом Юранд, который ехал все 
время погруженный в задумчивость, а сейчас словно очнулся ото сна.
     - Мои, - ответил Збышко.
     - А мои все погибли?
     - Я видел их мертвых в Недзбоже.
     - Нет моих старых соратников!
     Збышко ничего не ответил, и они в молчании торопились дальше, чтобы 
поскорее добраться до Спыхова, где надеялись застать посланцев от крестоносцев. 
По счастью, снова трещали морозы, дороги были укатаны, и путники могли быстро 
подвигаться вперед. Под вечер Юранд снова заговорил, он стал спрашивать о 
крестоносцах, приезжавших к князю в лесной дом, и Збышко рассказал ему все - и 
о том, как они жаловались князю, и о том, как уехали, и о том, как погиб 
господин де Фурси, и о том, как страшно изломал чех руку Данфельду; когда он 
обо всем этом рассказывал, его поразило вдруг одно обстоятельство: он вспомнил 
о той женщине, которая привезла от Данфельда в лесной дом целительный бальзам. 
На привале Збышко стал расспрашивать о ней чеха и Сандеруса; но оба они не 
знали толком, что с нею сталось. Им казалось, что она не то уехала вместе с 
людьми, присланными за Данусей, не то вскоре после них. Збышку пришло сейчас в 
голову, что ее могли подослать для того, чтобы было кому предупредить этих 
людей, в случае если бы Юранд сам приехал в лесной дом. Они тогда не стали бы 
выдавать себя за его слуг, а вручили бы княгине вместо подложного письма от 
Юранда другое письмо, которое могло у них быть наготове. Все это было 
подстроено с дьявольской хитростью, и молодой рыцарь, который до этого знал 
крестоносцев только по битвам, первый раз подумал о том, что одного кулака на 
них мало, что надо уметь побеждать их и головой. Мысль эта неприятно его 
поразила, ибо тяжкое бедствие, постигшее его, и страдания пробудили в нем 
прежде всего жажду битвы и крови. Даже спасение Дануси представлялось ему цепью 
сражений или поединков; а теперь он понял, что придется, пожалуй, укротить это 
желание мстить и рубить головы с плеч, держать его, как медведя, на цепи и 
искать совершенно новых путей спасения Дануси. Подумав об этом, он пожалел, что 
с ним нет Мацька. Мацько был так же хитер, как и отважен. Впрочем, Збышко сам 
решил послать Сандеруса из Спыхова в Щитно и поручить ему разыскать эту женщину 
и попытаться выведать у нее, что сталось с Данусей. Он говорил себе, что если 
Сандерус в