если Юранд отдастся вам, вы отпустите девушку на волю?
     - Если бы мы отпустили ее, весь мир узнал бы, что это мы схватили их обоих,
 - ответил Данфельд.
     - Да, но что же вы с нею сделаете?
     Данфельд склонился к своему собеседнику и, растянув в улыбке толстый рот 
так, что обнажились гнилые зубы, спросил:
     - О чем вы спрашиваете? О том, что мы с н а ч а л а сделаем с нею или п о 
т о м?
     Но де Фурси узнал уже все, что хотел узнать, и умолк; с минуту он еще как 
будто колебался, но затем привстал в стременах и сказал так громко, чтобы его 
слышали все четыре монаха:
     - Благочестивый брат Ульрих фон Юнгинген, этот образец и украшение 
рыцарства, сказал мне однажды: "Среди стариков ты найдешь еще в Мальборке 
рыцарей, достойных носить крест, но те, что сидят в пограничных командориях, 
только позорят орден".
     - Все мы грешники, но служим владыке небесному, - ответил Гуго.
     - Где ваша рыцарская честь? Не позорными делами служат владыке небесному, 
да и не ему вы служите. Кто он, ваш владыка? Знайте же, что я не только не 
приложу рук к этому делу, но и вам не позволю!..
     - Чего это вы не позволите?
     - Обмана, предательства и бесчестия.
     - Как можете вы запретить нам? В бою с Юрандом вы потеряли своих слуг и 
все снаряжение. Жить вы можете только у нас из милости и умрете с голоду, если 
орден не даст вам куска хлеба. К тому же вы один, а нас четверо, как же можете 
вы не позволить нам?
     - Как могу я не позволить? - повторил де Фурси. - Могу вернуться назад и 
предостеречь князя, могу всему свету открыть ваши намерения.
     Крестоносцы переглянулись и мгновенно изменились в лице. Гуго фон Данфельд 
посмотрел в глаза Зигфриду де Леве долгим вопросительным взглядом, затем 
обратился к господину де Фурси.
     - Ваши предки, - сказал он, - служили ордену, вы тоже хотите вступить в 
орден; но мы предателей не принимаем.
     - Я сам не хочу служить с предателями.
     - Берегитесь! Вам не удастся исполнить вашу угрозу. Знайте, что орден 
умеет карать не только монахов...
     Возмущенный де Фурси выхватил меч, левой рукой взял его за клинок, правую 
положил на рукоять и сказал:
     - Клянусь этой рукоятью, имеющей форму креста, головой святого Дионисия, 
моего покровителя, и моей рыцарской честью, что предупрежу мазовецкого князя и 
магистра.
     Гуго фон Данфельд снова устремил вопросительный взгляд на Зигфрида де 
Леве; тот опустил глаза, словно давая понять, что согласен.
     Тогда Данфельд странно глухим, изменившимся голосом произнес:
     - Святой Дионисий мог нести под мышкой свою отрубленную главу, но если у 
вас слетит голова с плеч...
     - Вы угрожаете мне? - прервал его де Фурси.
     - Нет, убиваю вас! - ответил Данфельд.
     И с такой силой ткнул его ножом в бок, что клинок вошел в тело по самую 
рукоять. Де Фурси вскрикнул страшным голосом, с минуту силился правой рукой 
схватиться за меч, который держал в левой руке, но уронил его на землю; в то же 
мгновение остальные монахи стали безжалостно колоть его ножами в шею, в спину, 
в живот, пока он не свалился с коня.
     Наступила тишина. Кровь хлестала у де Фурси из ран; корчась, он хватался 
за снег пальцами, сведенными судорогой. Под свинцовым небом только воронье 
каркало, пролетая из глухих лесов к человеческому жилью.
     Убийцы торопливо заговорили.
     - Никто ничего не видел? - произнес, задыхаясь, Данфельд.
     - Никто. Слуги впереди; их не видно, - сказал де Леве.
     - Слушайте, у нас будет теперь повод для новой жалобы. Мы распространим 
слух, будто мазовецкие рыцари напали на нас и убили нашего товарища, будто 
князь даже к гостям подсылает убийц. Шум поднимем такой, чтобы все дошло до 
Мальборка. Слушайте! Надо говорить, что Януш не только не хотел выслушать наши 
жалобы на Юранда, но велел убить самого жалобщика.
     А де Фурси в это время перевернулся в последней судороге и лежал 
неподвижно навзничь с кровавой пеной у рта и с выражением ужаса в широко 
раскрытых мертвых глазах. Брат Ротгер бросил на него взгляд и сказал:
     - Взгляните, благочестивые братья, как владыка небесный карает за самую 
мысль о предательстве.
     - Мы свершили сие для блага ордена, - произнес Готфрид. - Слава тем...
     Однако он оборвал свою речь, так как в это самое мгновение позади 
крестоносцев на повороте занесенной снегом дороги показался всадник, который во 
весь опор мчался прямо к ним. Увидев его, Гуго фон Данфельд торопливо 
воскликнул:
     - Кто бы ни был этот человек, он должен погибнуть.
     А де Леве, у которого было самое острое зрение, хотя он был старше их всех,
 сказал:
     - Я узнаю его: это оруженосец, который убил секирой тура. Так и есть, это 
он!
     - Спрячьте ножи, чтобы он не испугался, - сказал Данфельд. - Я опять ударю 
первым, а вы за мной.
     Тем временем чех подскакал к ним и в нескольких шагах осадил коня так, что 
тот врылся копытами в снег. Он заметил труп в луже крови, коня без всадника, и 
на один короткий миг удивление изобразилось на его лице.
     Однако он тут же обратился к братьям так, как будто ничего и не видел, и 
сказал:
     - Челом вам, храбрые рыцари!
     - Мы узнали тебя, - медленно приближаясь к нему, произнес Данфельд. - У 
тебя к нам какое-нибудь дело?
     - Меня послал рыцарь