Каиивой, барабаны на берегу били все громче, не стихая даже ночью, а порой
они слышались сразу с нескольких сторон, и тогда впрямь начинало казаться,
что это сам лес готовит нам триумфальную и торжественную встречу.
     Когда мы подплывали уже к самой Каииве, мне опять пришлось облачиться
в шитый золотом капитанский мундир, на ноги  надеть  тяжелые  башмаки,  на
голову - шкуру ягуара, не запамятовать о  серебряном  пистолете  и  шпаге,
украшенной перламутром, а главное, как поучал меня Манаури,  напустить  на
себя грозный и надменный вид.
     В Каииве не было такого помоста, как в селении Екуаны, и  все  хижины
стояли вразброс на вбитых в землю сваях.  Под сенью самой большой из  них,
стоявшей шагах в двухстах от берега реки,  нас  ожидал  Оронапи  во  главе
целой свиты своих старейшин.  Все, и особенно Оронапи,  были  разряжены  в
разноцветные перья и ожерелья, на их телах  -  свеженанесенная  раскраска,
сбоку - палицы с богатой резьбой.  Как и предписывал церемониал, верховный
вождь сидел на табурете, а по бокам от  него  стояло  несколько  свободных
табуретов.
     Когда мы сошли на берег, Оронапи не встал нам навстречу, как Екуана у
себя в деревне, а продолжал сидеть горделиво и важно, не сводя  взгляда  с
нашей группы.  Неторопливым шагом  я  шествовал  к  нему  в  сопровождении
Манаури, Екуаны, Арнака, Вагуры и Фуюди.  Оронапи  продолжал  сидеть.  Как
видно, он себя ценил высоко и намерен был  сидеть,  пока  мы  не  подойдем
вплотную.
     Когда  мы  прошли  уже  примерно  половину  пути,  Манаури    шепотом
посоветовал мне остановиться.  Я так и поступил. Тогда Екуана, несмотря на
свою тучность, проворно подскочил ко  мне  и  стал  горячо  убеждать  идти
дальше.  Но Манаури оборвал его, предложив идти одному,  без  нас.  Екуана
умолк и горестно сопел, не зная, что предпринять.
     Оронапи, заметив издали происходящее, как видно, решил  смирить  свою
гордыню, быстро встал и  направился  к  нам  походкой  менее  важной,  чем
надлежало, издали выражая свою радость и приветливо взывая:
     - Добро пожаловать, друзья! Идите, идите! Идите смело и весело, смело
и весело, идите смело, весело и спокойно...
     Повторяя без конца эти слова приветствия, он приблизился,  взял  меня
за руку и под доброжелательный гул собравшихся повел под сень навеса.
     Холодок между нами если и появился, то  вмиг  растаял.  Остановившись
перед табуретом Оронапи, я с показным вниманием  стал  рассматривать  его,
словно какое-то диво, и наконец с нарочитой серьезностью спросил:
     - Неужели на нем так удобно сидеть, что не хочется даже вставать?
     Оронапи понял иронию и обратил ее  в  шутку,  тут  же  предложив  мне
самому сесть на этот табурет.
     - Попробуй сам, Белый Ягуар!
     Я уселся на его  царственный  табурет,  и  началось  веселье:  танцы,
песни, поглощение в неимоверных количествах печеной рыбы, всяческой  дичи,
сладких плодов и, конечно же, кашири, которое я теперь лишь пригублял.
     Празднество проходило столь радостно, с таким искренним  и  сердечным
радушием, что оставалось только удивляться.
     Улучив минуту, я шепотом спросил у сидевшего рядом Арнака:
     - Ты что-нибудь понимаешь? Я - нет!
     - Да, что-то очень уж они стараются...
     - В чем же дело? Может быть, предстоит война?
     - Похоже на то. Кажется, на них кто-то готовится напасть...
     Оронапи в отличие  от  жизнерадостного  толстяка  Екуаны  производил,
пожалуй, впечатление человека хмурого, сурового и даже грубого, но в  этот
день всячески стремился быть приветливым  и  обходительным.  Он  буквально
рассыпался  в  любезностях,  стараясь  нам  угодить  и  понравиться.   Его
заинтересованность в нас была настолько очевидной, что явные проявления ее
меня порой даже смешили.
     Будучи и сам в  состоянии  приподнятом  (как-никак  толику  кашири  я
все-таки выпил),  я  в  конце  концов  решил  без  обиняков,  быть  может,
несколько бесцеремонно, спросить, чему и каким добрым  ветрам  мы  обязаны
столь гостеприимному и радушному приему?
     Оронапи взглянул  на  меня  озадаченно,  захваченный  врасплох  таким
вопросом, но замешательство его длилось недолго. Он сразу стал серьезен, с
минуту задумчиво смотрел на тыкву с кашири, которую держал в  руке,  потом
выплеснул ее содержимое на землю далеко в сторону  в  знак  того,  что  не
хочет больше пить.
     - Мне нужен союз с тобой! - твердо проговорил он, глядя мне  прямо  в
глаза. - Мне нужна твоя дружба, Белый Ягуар!
     -  Догадываюсь,  -  ответил  я  полушутливо,    не    принимая    его
торжественного тона, - но почему тебе это нужно?
     - Ты хочешь знать? Мне это нужно потому, что ты храбрый воин! И ты, и
твои друзья - храбрые воины!
     Наступила минута молчания.
     - Теперь слушай, Белый Ягуар, что скажу тебе я, вождь Оронапи.
     И Оронапи изложил  просьбу,  адресованную  не  столько  мне,  сколько
Манаури.
     Он предлагал нам не плыть  дальше,  а  поселиться  здесь,  возле  его
деревни,  на  высоком  берегу,  где  рос  прекрасный  лес  и  было   много
плодородной, пригодной для обработки земли.  Оронапи обещал нам  всяческое
содействие в устройстве, а поскольку у нас мало женщин, предлагал  выбрать