мере не будет гнетущих душу топей и болот.
     Поселения араваков на Итамаке лежали на  несколько  миль  выше  места
впадения этой реки в Ориноко, но еще до того, как мы достигли  устья  этой
реки, берега, хотя  все  еще  и  болотистые,  стали  обретать  вид,  более
привлекательный и радующий глаз.
     Весть о  нашем  приближении  опередила  нас,  и  люди  выплывали  нам
навстречу. Из прибрежных зарослей к нашему кораблю устремлялись лодки. Это
араваки-туземцы  приветствовали  возвращающихся  родичей;  отцы   находили
Сыновей, братья встречали братьев. Многие поднимались на палубу парусника,
наполняя его веселым говором.
     И лишь ко мне туземцы приближались с опаской.  Они едва  осмеливались
смотреть мне в лицо, исполненные страха и почтения, словно я был  каким-то
божеством. Только убедившись, что я такой же человек, как и все, к тому же
дружески к ним расположенный, они понемногу осмелели.
     - Люди говорят, ты везешь с собой  много-много  сокровищ,  -  смеясь,
переводил мне Манаури.
     Вождь буквально светился от радости - память о нем в  людях  за  годы
его неволи не умерла! Его помнили, признавали, с почетом  встречали.  Одно
лишь огорчало: среди встречавших не  было  его  брата  Пирокая,  нынешнего
вождя рода, человека, как не раз говорил  мне  Манаури,  неприветливого  и
завистливого.  Впрочем, из старейшин вообще никто  к  нам  на  корабль  не
прибыл, и приветствовал нас лишь  простой  люд:  воины  и  охотники.  Зато
приветствовали они нас сердечно и радостно.
     На четвертый день после отъезда из Каиивы мы подплывали к  резиденции
верховного вождя Конесо.  Селение называлось Серима и  лежало  на  высоком
сухом берегу реки Итамаки, окруженное  прекрасным  высокоствольным  лесом.
Болота поймы Ориноко сюда не добирались.
     Последний день нашего долгого путешествия  был  пасмурным,  жарким  и
душным, без малейшего  ветерка,  густая  белая  пелена  горячих  испарений
скрывала солнце.  Индейцы снова велели мне облачиться в капитанский наряд,
а  сами  вырядились  во  всякие  испанские  рубахи  и  штаны,   опоясались
трофейными кинжалами и шпагами. Выглядели они странно и диковинно.
     Меня поразила в этот  день  необычайная  возбужденность  Ласаны.  Она
пыталась о чем-то со мной поговорить, но в последние часы всеобщей суеты и
приготовлений к высадке на берег выбрать для этого время все не удавалось.
У нее было ко мне какое-то дело,  я  догадывался  об  этом  по  ее  частым
взглядам.
     - Что с ней? - спросил я Арнака.
     - Какие-нибудь бабские причуды, - пожал плечами юноша. - Бесится.
     - Кто ее укусил?
     Арнак не знал, а поскольку молодая индианка находилась неподалеку,  я
велел ее позвать.
     - Что тебя тревожит, Чарующая Пальма?  -  спросил  я  прямо.  -  Тебе
что-нибудь нужно?
     - Нет...
     Индианка смутилась и стала еще привлекательней. Она потупила огромные
свои глаза, прикрыв их длинными ресницами.
     - Ты чего-нибудь боишься?
     - Да, боюсь, - призналась она.
     - Все радуются, а ты боишься? Чудеса! - шутливо заметил я.
     - А Манаури? - возразила она, и уголки  губ  ее  упрямо  дрогнули.  -
Разве он тоже радуется и спокоен?
     - Он - другое дело! Он вождь, а ты молоденькая женщина.
     - Вот видишь, ты сам говоришь: молоденькая женщина! - повторила она с
ноткой какого-то вызова.
     - И к тому же хорошенькая, - добавил я, окидывая ее взглядом.
     Нет, на этот раз Ласана против обыкновения не склонна была шутить. Ее
что-то тяготило.
     - Ну хорошо, чего же ты все-таки боишься?
     - Земли! Племени боюсь, законов племени... Разлуки...
     Все это звучало  довольно  загадочно,  но  сейчас  не  оставалось  ни
времени, ни возможности разбираться в сложностях индейских обычаев.
     - Ян! - Голос индианки звучал чуть ли не торжественно, лицо  ее  было
серьезно. - Возьми меня под свою защиту.
     - Тебя, Ласана?!
     - Да, Ян! Меня, меня, женщину, ты, мужчина!
     Она сказала это так наивно и простодушно, что я едва  не  рассмеялся.
Вот так задачку задала мне красавица! Ну как ей откажешь?!
     - Хорошо, я беру тебя под свою защиту, Чарующая Пальма!


                               ВОЖДЬ КОНЕСО

     Итамака, река не очень широкая, но необычайно глубокая и  даже  здесь
подверженная влияниям приливов и отливов далекого  океана,  позволила  нам
подойти на шхуне почти к самому  берегу.  С  суши  перебросили  на  палубу
несколько бревен, и по ним мы сошли на землю.
     Мы высадились в самом центре деревни.  Серима застроена  была  редко.
Хижины по здешнему индийскому обычаю стояли разбросанно,  далеко  друг  от
друга.